Гоминиды - Роберт Дж. Сойер

выше в главном холле, и хотя за пару секунд до открытия дверей кнопка вызова гасла, Мэри решила не следить и за ней. О, ей не терпелось попасть домой, но после первого взгляда вскользь она уже не смогла заставить себя посмотреть на светящуюся стрелку.

Наконец двери дальнего от неё лифта открылись. Она вошла и ткнула кнопку четырнадцатого этажа – на самом деле то был тринадцатый, но этот номер считался несчастливым. Над панелью с кнопками этажей поблёскивала стеклянная рамка с отпечатанным на лазерном принтере объявлением: «Удачного дня. Ваш совет директоров».

Лифт начал подъём. Когда он остановился, дверь судорожно откатилась в сторону, и Мэри вышла в коридор, недавно застеленный по распоряжению того самого совета директоров ковровой дорожкой жуткого томатного цвета, подошла к двери своей квартиры. Она пошарила в сумочке, нашла ключ, вытащила…

… и уставилась на него сквозь застилающую глаза пелену слёз; сердце снова тревожно затрепыхалось.

У неё была цепочка для ключей, на конце которой, подаренный двенадцать лет назад тогдашней свекровью, очень практичной дамой, висел SOS-свисток[15] из жёлтой пластмассы.

У неё не было возможности им воспользоваться, пока не стало слишком поздно. О, она могла бы свистнуть в него после нападения, но…

… но изнасилование – это насильственное преступление, и она осталась жива. У её горла держали нож, но её не ранили, не изуродовали. Однако если бы она свистнула в свисток, насильник мог вернуться, мог убить её.

Послышался тихий звон – прибыл ещё один лифт. Один из её соседей через секунду появится в коридоре. Мэри вставила ключ в замок – свисток закачался на цепочке – и быстро вошла в тёмную квартиру.

Она стукнула по выключателю, и загорелся свет, потом повернулась и заперла замок на все обороты.

Мэри сбросила туфли и прошла в гостиную с её персиковыми стенами, заметив, но проигнорировав подмигивающий ей красный глазок автоответчика. Она прошла в спальню и сняла с себя всю одежду – одежду, которую, она знала, придётся выбросить, потому что она никогда не сможет носить её снова, которая никогда снова не станет чистой, сколько её ни стирай. Потом пошла в ванную, смежную со спальней, но не стала включать свет – хватало того, что проникал из комнаты от лампы с витражным абажуром на ночном столике. Она забралась в душевую кабинку и в полумраке скребла и тёрла, пока кожа не начала саднить, а потом достала тяжёлую фланелевую пижаму, которая так выручала её в особо холодные зимние ночи, которая закрывала всё её тело целиком, и надела её на себя, заползла в постель, свернулась клубком, трясясь и снова плача, и наконец, наконец, наконец, промучившись несколько часов, провалилась в тревожный сон. Ей снилось, что её преследуют, что она сопротивляется и что её режут ножом.

* * *

Рубен Монтего никогда не видел своего самого главного босса, президента «Инко», и очень удивился, обнаружив, что у него есть нужный номер в его в телефонном справочнике. С ощутимым трепетом Рубен набрал его.

Рубен гордился своим работодателем. «Инко» начинала, как и многие канадские компании, в качестве дочернего подразделения американской фирмы: в 1916 году было создано канадское отделение Международной Никелевой Компании, горнодобывающего концерна со штаб-квартирой в Нью-Джерси. Но двенадцать лет спустя, в 1928 году, канадское отделение стало головной компанией путём обмена акций.

Основным местом деятельности «Инко» был метеоритный кратер здесь, в Садбери, где 1,8 миллиарда лет назад астероид размером от одного до трёх километров врезался в Землю на скорости пятнадцать километров в секунду.

Богатство «Инко» росло и падало в соответствии с колебаниями мирового спроса на никель; компания обеспечивала треть его мирового производства. Но всё это время «Инко» старалась быть добросовестным корпоративным гражданином[16]. И когда в 1984 году Герберт Чен из Калифорнийского университета заявил, что глубина принадлежащей компании шахты «Крейгтон», её низкая природная радиоактивность и близость к хранилищам тяжёлой воды, производимой для использования в канадских реакторах CANDU, делают её идеальным местом для размещения самого большого в мире нейтринного детектора, «Инко» с готовностью согласилась бесплатно предоставить учёным место, а также за отдельную плату провести работы по подготовке детекторной камеры размером с десятиэтажный дом и прокладке ведущего к ней 1200-метрового штрека.

И хотя Нейтринная обсерватория Садбери была совместным проектом пяти канадских и двух американских университетов, Оксфорда, а также американских Лос-Аламосской, Брукхейвенской и Лоуренсовской национальных лабораторий, обвинения в незаконном проникновении против неандертальца мог выдвинуть только владелец шахты. То есть «Инко».

– Здравствуйте, сэр, – сказал Рубен, когда президент снял трубку. – Прошу простить за то, что беспокою вас дома. Это Рубен Монтего, я врач на шахте…

– Я знаю, кто вы, – прервал его приятный низкий голос.

Рубен на мгновение смешался, потом продолжил:

– Сэр, я звоню вам, чтобы попросить позвонить в полицию и сказать им, что вы не собираетесь выдвигать никаких обвинений против человека, найденного внутри Нейтринной обсерватории Садбери.

– Я слушаю.

– Мне удалось убедить госпиталь не выписывать пока этого человека из больницы. Поглощение большого количества тяжёлой воды, согласно «Перечню опасных материалов», может привести к смерти. Она влияет на осмотическое давление в клеточных стенках. Конечно, он не мог выпить её столько, чтобы нанести себе ощутимый вред, но мы воспользовались этим в качестве предлога для того, чтобы оставить его в больнице. Иначе его бы уже упекли в каталажку.

– В каталажку, – повторил президент с явным удовольствием.

Рубен смешался ещё больше.

– В любом случае, как я сказал, я не думаю, что ему место в тюрьме.

– Расскажите мне, почему вы так думаете, – потребовал голос.

И Рубен рассказал.

Президент компании «Инко» был решительным человеком.

– Я позвоню им, – сказал он.

* * *

Понтер лежал на… предположительно, это была кровать, но она не была утоплена в пол, чтобы лежащий находился на одном с ним уровне; наоборот, она была приподнята над полом на неприятного вида металлической раме. А подушка была бесформенным мешком, наполненным непонятно чем, но уж точно не высушенными кедровыми орешками, как подушки у него дома.

Лысый человек – Понтер заметил, что на голове у него пробивается щетина, так что отсутствие волос не было врождённой особенностью, а достигалось искусственно – покинул комнату. Понтер лежал, закинув руки за голову, – это создавало черепу более привычную опору, чем здешние подушки. Хак это не мешало: её сканеры воспринимали всё в радиусе нескольких шагов, а оптический объектив ей был нужен только для того, чтобы рассмотреть что-то за пределами этого радиуса.

– Сейчас, очевидно, ночь, – произнёс он в пространство.

– Да, – ответила