Синельников и холодильник - Лях Андрей Георгиевич

– Кто это?

– Это Саша Пономарев, наш изобретатель… Он в десятом перешел в математическую спецшколу, на Волхонке… стал физиком…

Что-то такое, видимо, произошло с моей физиономией, потому что Инна Леонидовна смотрела на меня уже не с испугом, а с откровенным ужасом. Я собрался с силами и проглотил загустевшую слюну.

– А фамилию… когда он сменил?

Инна растерянно подняла глаза к потолку.

– Ну да, он взял фамилию отчима… Не помню… По-моему, когда они забегали ко мне на первом курсе, он уже был Сахно…

Благослови, Боже, учителей и учительскую память.

– Он родственник физика Пономарева? Из Петербурга?

– Дед был ученым… Его, кажется, расстреляли…

Я немного пришел в себя и для верности прижал альбом к животу.

– Инна Леонидовна, за что же ваш Пономарев так не любил Каменцева и Логвинова?

Инна впилась в меня диким взглядом и прошептала:

– Не может быть… Невозможно… Я только вздохнул.

– Все возможно. Они ссорились в школе, враждовали?

– Ну… у них было соперничество…

– А потом? Были какие-то совместные дела? Может быть, как-то связанные с девушками?

Она энергично затрясла головой.

– Если что-то и было, мне об этом ничего не известно. Нет, Володя, я не верю. Не верю, и все. Это какая-то чепуха. И вообще, никто из ребят не способен…

– Подождите, Инна Леонидовна. Еще вопрос. Такое имя – Минашин Василий Георгиевич – вам о чем-нибудь говорит?

Она снова искренне задумалась, наморщив лоб. Инна была искренним человеком, редкое качество в наше время, вот что влекло к ней бывших учеников спустя столько лет после школы… Хотел бы я знать, как к ней относится теперешняя молодежь.

– Ну как же, – вдруг сказала Инна. – Конечно, говорит. Он работал у нас учителем труда. Правда, недолго. Уехал куда-то.

Еще классики заметили, что человеческая способность удивляться имеет конкретные пределы, которые вполне реально перешагнуть.

– Хорошо, последний вопрос, на всякий случай. Гурский Станислав Сергеевич.

Нет, о таком она не слышала. Загадочная стрелка в сторону Папы оставалась.

– Значит, так, Инна Леонидовна. О нашем разговоре попрошу вас никому не рассказывать. Более того, если кто-то придет, или позвонит, или даже назовет мое имя, хотя бы даже сам Пономарев, воздержитесь, пожалуйста, от каких-либо обсуждений. Это мой телефон на всякий случай. И еще…

По-прежнему держа в руках альбом, словно боясь расстаться с ним, я опять уставился на фотографию.

– Была у Пономарева подружка? Девочка, с которой у него были… ну, хорошие отношения?

Инна снова взглянула на меня со страхом. Потрясающий нос давно перестал отличаться по цвету от остального лица.

– Была.

– Володя, – сказала Полина, – я понимаю, тебе дороги это балконное окно и дверь, ты вложил в них много труда, но с таким позором жить нельзя. Скоро зима, а это прямо какая-то разруха в годы гражданской войны. Во вторник пойдем заказывать пластиковое окно, надо спешить, пока скидки и профиль еще родной немецкий, а не лицензионный.

Я слабо застонал.

– Но в чем его логика? – спросил Игорек. – Он что, не понимал, что ты можешь заметить эту его обрезку, что мы все равно вычислим и школу, и фамилию? Или он маньяк, душевнобольной, который и знать ничего не хочет?

– Да никакой он не больной и все прекрасно понимает, – ответил я. – По-моему, он что-то задумал. Вообще тип какой-то трагический.

– Все это вздор, – оборвал наши излияния Старик. – Володя, извини, но ты меня разочаровал. Свое знаменитое вдохновение ты потратил на рутинное милицейское расследование. Даже если твоя затея с этой девушкой – Жанна ее зовут, да? – если эта провокация и сработает, нам все равно нечего ему предъявить. Вы арестованы, потому что в подвале разорвало куртку нашего сотрудника? Сахно надо брать с поличным, и только так, надо было придумать какой-то ход с этим прибором, вот на что ты должен был употребить свои таланты, а не стращать по школам отличников народного образования.

– Георгий Глебыч, вы что же, считаете, что я не прав и вся версия насчет Сахно – ерунда?

– Да в том-то и беда, что ты, скорее всего, прав… Володя, у нас цейтнот, нам на пятки наступает ФСБ, а к ним подбирается ГРУ – разнюхали, слетаются… Нас тут даже прокуратура не защитит.

Старик покосился на Игорька, и я понял, что слышу продолжение какого-то недавнего спора. Граф Ивлев тут же взвился.

– Разрешите мне. Хотим мы того или нет, в наших руках судьба гениального открытия и гениального физика. Да, он воспользовался знаниями для сведения личных счетов, попытался ликвидировать воровского авторитета, но заметьте – не продал своего изобретения в Америку, не обогатился за этот счет – значит, в этом человеке жив патриотизм. Без сомнений, Сахно владеет записями Пономарева-старшего, это национальное достояние, поймите, мы стоим на пороге пересмотра самых фундаментальных понятий современной физики…

– Пересмотром понятий пусть занимается академик Деркач, – зарычал Старик. – А у нас свои заботы, Игорь Вячеславович. Пусть я худший патриот, чем Сахно, зато понимаю некоторые простые вещи. У нас нет ни малейших оснований его задержать, да и володина куртка пока что целехонька, а вот чекисты без всяких оснований уволокут твоего патриота куда ворон костей не заносил, и завтра все его секреты всплывут у американцев, а послезавтра эти же американцы решат, что нашу нефть они могут прекрасно добывать и без нас. И это еще в лучшем случае. А в худшем мы подарим какому-нибудь подонку такую власть, какая ему во сне не снилась, и во первых строках он избавится от нас с вами, уважаемый Игорь, потому что мы станем категорически не нужны во всероссийском масштабе. А дальше начнется такое, о чем лучше не думать и чего мы, на наше счастье, уже не увидим.

Игорек мрачно отвернулся.

– Все равно, я совершенно не согласен с таким приказом. Путь уж лучше огласка.

– Огласка чего? – ехидно поинтересовался Старик. Мне стало не по себе.

– Минуту, господа офицеры. Вы о чем? Какой приказ?

Игорек взглянул на меня с тоской.

– Да такой. Тебя небось и пошлют, Терминатор хренов.

Жанна оказалась крохотным встрепанным воробышком уже известного возраста – скорее даже не воробышком, а ежиком, благодаря стоящим клином коротко стриженым волосам и острому курносому носику – ни дать, ни взять, персонаж мультфильма. У Полины из одной ноги можно было бы сделать двух таких. Задрав голову, подруга преступного физика смотрела на меня со смесью ужаса и восторга.

– Саша говорил, что вы придете, – восхищенно прошептала она.

– Он что, здесь? – аккуратные немецкие пупырышки «вальтеровской» рукоятки тут же вдавились мне в ладонь.

– Нет, – все с тем же энтузиазмом откликнулась Жанна.

– Ага, – я понял, что надо ковать железо, пока горячо. – Вот что, Жанна, позвольте, я войду, и поговорим.

Через прихожую, завешанную какими-то халатами и фотографиями, мимо навороченного, в шлангах и амортизаторах, рогатого спортивного велосипеда я энергично препроводил ее на кухню, причем моя ладонь заняла у нее примерно полспины.

– Жанна, – сказал я, усадив ее на табуретку – крошка-ежик переплела пальцы прижатых к груди рук, сжавшись и по-прежнему глядя на меня расширенными глазами. – Отвечайте мне прямо и немедленно – за что он убил Логвинова и Каменцева?

– А вы знаете, – закричала Жанна, но опять-таки шепотом, – какие это были мерзавцы? Как они над ним измывались?

– Ничего не знаю, – меня терзало скверное предчувствие и до сердечной тоски захотелось закурить. – Это связано с компанией «Магма»?

– Нет… то есть я об этом ничего не знаю, ни о какой «Магме». Они над ним издевались в школе. Травили его, как могли… настоящие фашисты.

Действительность заскользила из-под пальцев.

– Ну да, а учителя труда он убил за то, что тот заставил его делать ручку для совка.