Князь мертвецов - Илона Волынская

некого, все, кого не затянуло обратно в провал, мертвы. Хотя у меня создалось впечатление, впрочем не подкрепленное доказательствами…

– Ну-ка, ну-ка… – оживился губернатор.

– Мне показалось, что мы были чем-то вроде… пробы? – с явным сомнением в голосе отозвался отец. – Что фоморы, не сумев преодолеть альвийский заслон, рано или поздно попробуют пробиться в ином месте, можно было и догадаться. Хотя, видят Предки, я об это ни разу не задумывался – незачем было. А они, судя по мисс Джексон, давно готовились. Она ведь раньше, по словам Родиона Игнатьевича, и в Германии, и во Франции с Бельгией пожить успела…

– Рекомендательные письма представила от тамошних семейств, – торопливо закивал Шабельский.

– А у нас ей, значит, приглянулось? – проворчал губернатор. – Или посчитала, что мы германцев с франками слабее?

«Может, и верно посчитала…» – подумал Митя, зато Шабельский немедленно затряс головой:

– Как можно! Да мы… единый отпор… даже дочка меньшая…

– Заслуги младшей барышни Шабельской неоценимы, – холодно бросил отец, всем видом своим давая понять, что, не будь этих заслуг, с Шабельскими бы говорили по-иному.

Родион Игнатьевич не понял и расцвел.

– Да что она-то – девчонка! Вот сын мой, Петька, и взаправду герой! Ему бы орденок какой, ваше превосходительство… – заискивающе улыбнулся он губернатору.

– Возможно, как раз готовность губернского дворянства к… любым противузаконным действиям во имя собственного кошелька сыграла свою роль. – Взгляд отца стал и вовсе ледяным. – Уж мисс Джексон имела возможность приглядеться.

– То всё Лаппо-Данилевский! – прижал обе ладони к груди Шабельский. – Я ничего не знал, не догадывался даже! – Он воровато стрельнул глазами в невозмутимую, как скифская каменная баба, Даринку.

– Но меня все же не оставляет ощущение, что интересовало их, смогут ли здесь дать отпор. Боюсь, мы оказались частью… некой весьма большой игры, касающейся не только нашего города, а всей империи.

Митя не боялся, благодаря Карпасу он точно знал – оказались. Отцу тоже расскажет, а остальным, пожалуй, не станет. Должны же быть у нового Кровного рода свои тайны?

– А шо ж… – старшина Потапенко звучно почесал пятерней в затылке. – Это вроде как в Крымскую войну? Про осаду Севастополя все слыхали, а шо франкская эскадра разом с альвионцами у нас в губернии в Мариупольском порту высаживались, чтоб хлебные склады жечь, – кто там помнит? Мы тогда, якщо кому любопытно, на улицах дрались, а за один день их из города выкинули! Я ще зовсим молоденьким казачком був, моего Потапки молодшим. Выходит, повезло нам нынче? Глядишь, страшилы эти однорукие-одноногие поверят, шо у нас в каждом губернском городе такие Моранычи, шо враз им навить оставшиеся руки-ноги повыдергивают да и рога поотшибают? – Он весело поглядел на Митю.

«Поверят… если тот, кто готовился скупать ценные бумаги на бирже, их не просветит, – мрачно подумал Митя. – Вот ведь как: судьба всей империи зависит от какой-то жадной… твари». И сейчас он вовсе не фоморов имел в виду.

– Повезет нам, если и впрямь поверят, наш-то Князь в Петербург уедет, – проворчал губернатор.

Отец потарабанил пальцами по папке с бумагами и с простодушием, от которого стало как-то даже не по себе, поинтересовался:

– Зачем бы нам ехать? Здесь дел хватает, и вызывать никто не вызывал.

– Вызовут, – ротмистр Богинский оторвался от любимого занятия – изучения ногтей. – Явление Истинного Князя Мораныча Новой Крови – событие даже позначительней фоморьего нашествия.

– Это меня и беспокоит, – покивал отец. – Согласитесь, господа, будет весьма печально, если Петербург, увлеченный интригами вокруг Истинного Князя, позабудет об опасности для империи.

– Вы, Аркадий Валерьянович, на что намекать изволите? – Губернатор откинулся на спинку кресла и впился взглядом в отца.

– Всего лишь предлагаю сосредоточить внимание петербургских чиновников на делах по-настоящему важных. Жить у нас нынче стало рискованно – то варяги, то фоморы. Не помешало бы снабдить нашу порубежную стражу новейшим вооружением, полицию с жандармами – должным оборудованием, Живичей бы парочку посильнее, а то даже губернатор с ранениями, а среди моих городовых есть те, кто и вовсе плох, – глядя на губернатора в упор, ответил отец. – А то ведь чиновники, они как дети малые: им покажи новую игрушку – они обо всем позабудут.

– Это что ж вы мне предлагаете – скрыть от государя императора эдакое изменение в политике империи? – В голосе губернатора громыхнула гроза.

– Как можно, ваше превосходительство! – искренне возмутился отец. – С чего бы моему Митьке вдруг менять политику империи?

– Молод я еще для этого, мне бы пока поучиться, советов опытных людей послушать… – Митя прижал руку к сердцу.

– Советы – палка о двух концах, – задумчиво проговорил Урусов. – В Петербурге народу гнилого не в пример больше, чем у нас в губернии. Кто знает, что там насоветуют.

– Даже у нас господина Лаппо-Данилевского проглядели. Моя вина… – отец склонил голову. – А ведь догадаться можно было: очень покойник любил говорить, что Кровная Знать изжила себя, теряет Силу, не нужна в современную эпоху пара и стали. Что власть должна быть в руках дворянства… Родион Игнатьевич не даст соврать – при нем ведь было!

– Говорил… Не отрицаю… – Шабельский по-черепашьи втянул голову в плечи. – Но я никогда его не поддерживал!

– Значит, полагал, лучше нас с империей управится. Кровных побоку, а сами на наше место. Пригрели змею дворянскую на своей груди: а ведь не в первый раз уже… Декабрьское восстание 1825-го вспомните – окромя князя Трубецкого, дурня эдакого, сплошь всё дворяне в зачинщиках. И среди убийц покойного государя тоже их изрядно. Поболе, чем жидов! – Губернатор явно сам удивился такому неожиданному своему выводу. – Жаль, сами фоморы Лаппо-Данилевского и прибили, вот кого я бы с удовольствием повесил.

– Мы не можем утверждать наверняка, но тела Лаппо-Данилевского с сыном найдены в их паротелеге – видимо, пытались бежать. Ран нет, лица искажены ужасом, так что я позволил себе предположить, что их убили вовсе не люди. Возможно, чтоб те не выдали неких тайн, – доложил отец. На Митю он даже не покосился.

– А вот тайнами заняться следует. Лаппо-Данилевский земским гласным был, в губернские предводители дворянства шел… Вы уж озаботьтесь, князь, – сильно надавив на последнее слово, обратился он к отцу, – присмотреться, насколько распространены его пагубные идеи в дворянской среде губернии.

Митя почувствовал, как у него вдруг потеплело на сердце: к его отцу обращаются – князь! Почему-то было даже приятнее, чем слышать собственный титул.

– Всенепременно, ваше превосходительство… – с достоинством склонил голову отец. – Это мой долг.

– Ну так тем более надо юношу в Петербург везти – пусть все убедятся, что Кровная Знать нынче сильна, как никогда! – вмешался вдруг Шабельский.

На него поглядели удивленно, и он в очередной раз стушевался.

«Что ж это Родион Игнатьевич так меня выставить хочет?» – задумался Митя.

– Убьют, – вдруг обронил Урусов.

Сказано было веско и без малейших сомнений.

– Вот именно… – вздохнул губернатор. – Убедиться-то убедятся, так ведь и избавиться захотят: много их будет, тех, кому наша сила невыгодна. – Губернатор занес стиснутый кулак над столешницей, но посмотрел на оставшиеся с прошлого раза трещины и с усилием разжал руку. – И ведь не угадаешь – кто! Охоту на нашего молодого Истинного устроят!

«Уже нашего!» – мысленно проворчал Митя.

– Даже и среди Кровных найдутся те, кто благо своего рода поставит… нет, не выше блага империи… Но посчитать могут, что возвышение Внуков другого Великого Предка, тем более Мораны Темной, для них опасно.

– Именно поэтому мы будем искать союзников в других Родах Кровной Знати, – проникновенно сказал отец. – В тех, для кого мой сын – не чужой, а родич и земляк.

В глазах губернатора мелькнула такая тяжеловесная расчетливость, что Митя содрогнулся. Бескровную племянницу ему, конечно, больше никто не подсунет, но кто знает, сколько их там у Леокадии Александровны припасено – племянниц, внучек и внучатых племянниц? Милое дело – захомутать выгодного жениха