Максим Дегтярев - Карлики

— Логично, — согласился Виттенгер.

— Разумеется, логично! По мнению Абметова сапиенсы не могли исчезнуть не оставив никаких следов. Но проблема в том, что мы, люди, не в состоянии расшифровать эти следы. Более того, сапиенсы постоянно посылают через Канал сигналы, предупреждая нас о грозящей беде. Но, опять-таки, человечество не может разобрать, какие сигналы исходят от сапиенсов, а какие имеют обычное, природное происхождение. Вся Вселенная заполнена сигналами — как тут разберешься! Проблему можно было бы решить, если знать заранее как, по каком принципу, работает сознание сапиенсов. Что не как у людей — это понятно, ведь мы бы тогда давно уже расшифровали эти сигналы. На нашу беду, человеческая модель сознания — не единственная. Собственно, это и хотел доказать профессор Франкенберг. Я уже говорил, что он создавал своих гомоидов используя разные модели рефлексирующего разума. Логика у Абметова проста — те гомоиды, чей мозг окажется жизнеспособным, и являются прототипами неуловимых сапиенсов. И таких гомоидов можно будет использовать в качестве своеобразных «переводчиков» с языка сапиенсов на язык человеческий. Приведу самый грубый пример. Предположим, вы трансформируете получаемые из Вселенной сигналы в акустические. Если после трансформации вы услышали мольто виваче из Девятой симфонии, то десять против одного, что вы слышите Оркусовский симфонический оркестр, потому что кому еще в нашем секторе взбредет в голову исполнять Бетховена. Если звук неопределенный, но, все же, в некоторой степени, как говорится, ласкает слух, то можно предположить, что источник звука — искусственен и изготовлен он либо людьми, либо сапиенсами, мыслящими как люди. Но если вы услышали шум, то ничего определенного о его источнике сказать нельзя. Другое дело — гомоид — он может непроизвольно, подсознательно отреагировать на этот шум, как на нечто осмысленное. Так, например, как бывший моряк отреагирует на шум морского прибоя…

— Первым делом, я бы дал гомоиду послушать молодежные музыкальные каналы. Интересно, чтобы он сказал… — задумчиво произнес Виттенгер. Я снова продолжил:

— Итак, зачем нужны гомоиды нам более-менее ясно. Теперь — о сигналах. Они идут через Канал и самое подозрительное, в этом смысле, место — Устье Канала, Система Плером. Абметов стремился получить запись сигналов от тамошних астронавтов, Вэнджа и Зимина. Когда вы планировали получить от них записи сигналов, я не знаю. Но мое сообщение, судя по всему, вас обрадовало…

— Так это вы послали сообщение? — удивился Абметов, — хм, я подумал, они просто донесли на меня куда следует, хотя к чему им это…

— Может и донесли бы, если б их спросили, но у меня не было времени вести с ними переговоры. Я решил обойтись без их помощи. Но, думаю, они подтвердят все мною сказанное.

— Не сомневаюсь… — скрепя зубами, пробормотал Абметов.

— Мне кажется, мы совсем забыли о Лесли Джонсе, — напомнил Виттенгер.

— Вот именно, — поддакнул Абметов, — может, это он убил торговца.

Я долго выбирал момент, чтобы провозгласить главную новость дня, и этот момент наконец наступил.

— Готов поспорить, что я тут единственный, кому известно, кем на самом деле был Лесли Джонс, — аудитория замерла в оцепенении, — Лесли Джонс и есть четвертый гомоид — его снимок был в кабинете Франкенберга. Сегодня, рассматривая вблизи его лицо, я заметил следы пластических операций. Косорукого косметолога по имени Время тоже нельзя сбрасывать со счетов, ведь гомоиды стареют быстрее нас с вами. Абметов, гомоид Джонс был под самым ваши носом, а вы его проморгали… Или нет?

— Мне нужно немедленно осмотреть его тело, — заявил он.

— И мне, — сказал Бруц, — в конце концов, это я его ухлопал.

— Хватит с вас и Антреса. Поэтому будем считать, что гомоида убил Виттенегер. Итак: вам — Абметов, нам — тело Джонса. Тем более что Джонс был гражданином Фаона.

Бруц не сдавался:

— А вдруг это он убил Тодаракиса?

Я возразил:

— Вряд ли, скорее всего он прятался на Хармасе, пока Абметов путешествовал по Оркусу. Не к чему было Джонсу попадаться на глаза ни мне, ни Антресу.

— Справедливо, — снова поддержал меня Виттенгер.

Я ожидал, что новость о четвертом гомоиде доконает Абметова, но тот продолжал упорствовать:

— Никто не поверит ни единому вашему слову. Я готов признать, что пытался добыть на Плероме кое-какую информацию, но это еще не преступление. А вы тут нам изобразили целый заговор. Трисптерос какой-то выдумали. Чушь полная! С чего вы взяли, что принадлежу к этой, как вы ее назвали, Трисптерос?

Я обратился к сержанту:

— Бруц, мне нужна ваша помощь, подержите-ка покрепче господина Абметова, а я тем временем проведу небольшое анатомическое исследование. Не бойтесь, Абметов, — только поверхностное.

— Вы не имеете права! Это насилие! — завизжал Абметов.

Но насилие, тем не менее, свершилось. Крылатый треугольник был выведен на том же месте, что и у Номуры.

— Вы видели? — спросил я у Бруца, но тот в ответ расхохотался.

— Ну вы даете, — говорил он сквозь слезы, — хорошо, что вы это мне сейчас показали, а то, представляю себе, чтобы сделали с вами, представь вы свою главную улику в суде.

Вслед за ним расхохотался и Абметов. Я возмутился:

— Что вы ржете тут как лошади. Виттенгер, вы тоже смеетесь?

— Ни в коем случае, — ответил он серьезно.

Бруц, наконец, перестал смеяться.

— Абметов, объясните вы сами, — предложил он.

— Нет уж, давайте вы, а то господин Ильинский мне опять не поверит.

Бруц положил мне руку на плечо и ласково так сказал:

— Фед, вы только не принимайте то, что я вам сейчас скажу слишком близко к сердцу, но, понимаете… — Бруц еле сдерживал смех, — понимаете, знак, что вы видели называется вовсе не «Трисптерос». Этот знак носят астронавты-испытатели — «дрэггеры» — так они себя именуют. Есть у них и свое братство. Оно объединяет астронавтов, принимавших участие в испытаниях новых участков Канала в Секторе Улисса — новых терминалов, другими словами. Сам же знак — всего лишь условное изображение древнего устройства для углубления водных каналов — что-то вроде трех вращающихся ковшей, вычерпывавших грунт со дна канала. Не мудрено, что вы о дрэггерах ничего не слышали, ведь последнее испытание проводили пять лет назад и так далеко от Сектора Фаона. Вы, доктор, который из терминалов испытывали?

— Двадцать два — ноль шестой, — ответил Абметов и добавил: — Давно это было, еще в молодости.

— А я — двадцать девять — пятнадцать. Пожал бы вам руку — как бывшему коллеге, но боюсь, это будет неверно истолковано, да, Ильинский?

Я сказал, что мне начхать.

— И вы не хотите взглянуть на мой знак?