Янтарная гавань - Виолетта Орлова

– они ведь народ суровый. Питаться будете в моих хоромах, в рационе – завтрак, обед и ужин, а полдник не предусмотрен, уж простите. Жить будете в одной каюте, но он, – капитан ткнул худым пальцем в сторону Кирима, – поселится отдельно. У него будет много работы. Если все пойдет по плану, то через две недели мы прибудем на остров Черепаха. Миграционный период еще не начался, значит никаких непредвиденных ситуаций возникнуть не должно. Если кто-то из матросов вдруг начнет к вам приставать, я никому помогать не буду. Каждый сам за себя. Поэтому не советую ходить поодиночке, особенно вам, – Дож выразительно посмотрел на Диану и Тилли.

– О, за них не переживайте, – живо воскликнул Тод. – Они сами кому хочешь устроят взбучку.

– Хм… Есть еще одна деталь. Я, конечно, мог бы использовать вас в качестве рабочей силы, но, насколько мне известно, у вас есть кое-что весьма привлекательное для меня.

– Нет уж, свой пеммикан я отдавать не собираюсь! – с искренним негодованием воскликнул Тин. Юноша подумал, что раз в Гераклионе в качестве оплаты принимают исключительно еду, то, возможно, капитан позарился на его драгоценные запасы, которые и так значительно уменьшились.

Капитан в удивлении приподнял рыжие брови.

– Вы это так называете? – растерянно пробормотал он. – Я имел в виду деньги.

– Мы вам заплатим, – кивнул головой Артур.

Таким образом, на борту «Балерины» оказалось еще семь человек, помимо двадцати матросов. Большое плавание началось.

Сперва все шло хорошо, несмотря на маленькие и досадные неурядицы. Например, выяснилось, что Тод совершенно не переносит качку. На второй день плавания у него появились первые симптомы морской болезни.

Все началось с того, что, однажды, прогуливаясь утром по палубе (юноша часто вставал рано и делал зарядку), он подошел к поручням штирборта и заглянул вниз, желая полюбоваться сизыми волнами, которые в этот предрассветный час, казалось, были залиты свинцом. Судно шло с небольшим креном под полными парусами; словно беруанский атлет, оно лихо взбегало на очередную волну и с легким свистом соскальзывало с нее. Немного штормило. И вдруг Тод почувствовал, как все его тело покрылось холодным потом, сердце застучало, а небо словно поменялось с морем местами. Он слабо выдохнул и схватился обеими руками за поручни, чувствуя, что вполне может перевалиться за эту ненадежную преграду и оказаться в объятиях смертельно-опасной морской пучины.

– Ты как, нормально? – участливо спросил друга Артур, который тоже любил встать пораньше и прогуляться по палубе.

– Да… Кажется, да, – неуверенно ответил Тод. – Голова жутко кружится, как перед первым свиданием, – пошутил он.

– Может, вернешься в каюту? – обеспокоенно предложил руководитель.

– Да… Ты прав. Артур?

Клипсянин внимательно посмотрел на друга. Тот и впрямь, казалось, выглядел неважно – лицо его было лихорадочно бледно, глаза странно блестели.

– Если бы я упал в воду… Ты бы прыгнул за мной?

– Да, – не задумываясь, ответил Артур.

– А кто-нибудь тебе незнакомый? Скажем, моя сестра, которую мы пока не нашли?

– Я думаю, что да. Но только, Тод, кто же может знать это наперед? – вдруг засмеялся Артур.

– Я бы тоже прыгнул ради тебя, – серьезным голосом проговорил Тод и, кивнув ему головой, ушел с палубы. Артур задумчиво смотрел юноше вслед. Он не до конца понимал Тода. Вернее будет сказать, он совсем его не знал. И если Кирим или Тин казались ему понятными, и он мог с точностью предсказать их поведение или поступки, то здесь ситуация была сложнее. Хоть они с Тодом вместе учились, влюбились в одну и ту же девушку, а потом столько прошли бок о бок – лабиринт, Мир чудес, Гераклион, он по-прежнему не догадывался, что движет поступками друга, что он чувствует, и в каком направлении развивается ход его мыслей.

Начиная с этого дня, Тод серьезно заболел. Он почти не выходил из душной каюты, ел очень мало, его постоянно тошнило и знобило. Капитан милостиво предложил ему настойки из имбирного корня, которая, по его словам, успешно боролась с симптомами болезни. Кирим, в свою очередь, тоже отнюдь не наслаждался морским путешествием. Его поселили в одну каюту с тем самым больным и полуживым армутом, который день и ночь стенал в лихорадке. Дож Малый пожелал, чтобы переводчик постоянно находился рядом с больным. Переводить нужно было решительно все, что в бреду произносил несчастный.

Кирим сперва недоумевал. Он не мог взять в толк, зачем капитану непременно нужно знать каждое слово раненого армута. Однако вскоре он стал кое о чем догадываться.

В один из дней Кирим отлучился из каюты, желая поговорить с друзьями. Все, кроме Тода, сидели на верхней палубе, наслаждаясь приятной погодой. Светило солнце, а прохладный ветер хорошо освежал. Ребята старались держаться вместе и обособленно от матросов, которые продолжали бросать в их сторону какие-то многозначительные хищные взгляды.

Кирим плавной армутской походкой подошел к своим друзьям. Бронзовое лицо его явно выражало признаки усталости.

– Наконец-то мне позволили выйти на свежий воздух! – со вздохом пожаловался он друзьям.

– Можно подумать, работа переводчика столь же утомительна, как и уборка шатров, – язвительным голосом проговорила Тилли. Кирим тут же вскинулся, вспыхнул, однако гнев его прошел довольно быстро, ибо он действительно сильно устал.

– Радуйся, женщина, что она утомительна, в противном случае я бы скинул тебя за борт на съедение акулам! – хищно улыбнувшись, парировал армут.

– Как там раненый? Сказал что-нибудь интересное? – полюбопытствовал Даниел.

Кирим слегка наклонил свою красивую голову и загадочно улыбнулся.

– Похоже, я догадываюсь, почему капитан так жаждет узнать то, о чем толкует этот бедный моряк.

– Выкладывай! – с живым интересом отозвался Артур.

– На самом деле, первые дни мне было по-настоящему жутко. Он просто помешанный, все говорит что-то про себя, лопочет, и даже не разберешь, на каком языке. Я вначале не мог заснуть от его жутких монологов с самим собой. Однако потом я научился затыкать уши воском, обернутым в тряпки, так что сон мой улучшился.

– А качество перевода ухудшилось, – опять не удержалась и съязвила Тиллита; впрочем, Кирим проигнорировал ее слова.

– Я и так не понимал ни одного слова! Причем мне казалось очевидным, что говорит он на каком-то языке. Во всех фразах, что он выкрикивал, чувствовалась какая-то логика, связанность. Некоторые слова он повторял несколько раз. И вот представьте картину: ночь, качка и на расстоянии вытянутой руки от меня этот человек, весь перевязанный бинтами, с гнойными ранами и серым лицом, трясется, как полоумный и все говорит о чем-то, словно надеется, что я разберу его тарабарщину.

– Так он изъясняется не на армутском языке? – уточнил Артур.

– Хочешь верь, хочешь нет, но