Ночь упырей - Анастасия Александровна Андрианова

улыбались, обнимая друг друга за шеи, за их спинами были видны какие-то городские бетонные стены, закатное солнце светило сбоку, бросая золотые блики на их щёки. А в парнях легко узнавались Смородник и Калинник: совсем молодые, тощие, в дурацких рубашках.

Мавна хотела поставить фото на видное место, но передумала. Мало ли почему Смо держит его тут. Может, оно навевает неприятные воспоминания.

Вся квартирка уже была заставлена безделушками и завешана гирляндами, в том числе вязаными крючком, с листьями, желудями и кусками пирога, сшитыми из фетра. Мавна хмыкнула в ладонь, когда представила, какое лицо будет у Смородника, когда он вернётся. Конечно, он потребует убрать украшения, наладить привычный скучный минимализм, но всё же.

Главное, чтобы вернулся.

Вдруг в прихожей послышались щелчки ключа, поворачивающегося в замке. Затем последовала ругань. Сердце Мавны пропустило удар от страха. Кого принесла нелёгкая?

Она, вытирая руки о кухонное полотенце, осторожно выглянула из-за угла.

В прихожей мелькнула долговязая фигура в чёрном. Смородник моментально втянулся обратно в коридор и прикрыл за собой дверь. Мавна недоумевающе вскинула брови – если бы с неё сейчас рисовали комикс, то непременно изобразили бы над головой гигантские вопросительные знаки. Но вскоре дверь приоткрылась снова, и в щель сунулась голова Смородника. Увидев, так же как он сам, выглядывающую из-за угла Мавну, он вздрогнул и ругнулся.

– Арх’дарэ… Я уж думал, дверью ошибся. Квартиру не узнать. Бирюльки всякие.

Он протиснулся в коридор как-то боком, точно краб, и Мавна только и могла, что молча, с затапливающей грудь нежностью смотреть, как он разувается и вешает куртку на крючок. Куртку, в которой ходил постоянно, в любую погоду. И, кажется, не собирался изменять ей даже в зимний мороз.

Кинув чёртово полотенце на столешницу, она нервно заправила волосы за уши и бросилась к Смороднику. Налетела, сжала в объятиях и уткнулась лицом ему в грудь. Смородник охнул – наверное, у него снова что-то болело, а она стиснула его слишком сильно, но он обнял в ответ и даже положил подбородок на её макушку.

– Я так скучала, – призналась Мавна глухо, не поднимая лица. Её дыхание нагревало и без того тёплую ткань толстовки, и губам становилось жарко. – Так переживала за тебя. Как ты?

Она чуть отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. Неужели правда он? Вернулся? Живой и невредимый? Покровители, даже руки затряслись от волнения.

Смородник пропустил между пальцами прядь её волос – и вдруг сполз по стене. Он устроился на полу, сгорбившись и согнув ноги в коленях. Мавна немедленно села напротив него, взяла его руку и стиснула пальцы, как обычно сухие и горячие, с засохшими корочками ранок. Ладони у него были перебинтованы, но не очень тщательно – явно дело рук кого-то менее опытного, чем Калинник.

– Смо… Что с тобой? – Она вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, что с ним случилось за это время. – Тебе больно? Где?

Он был бледным, но это скорее правило, чем исключение. Синяки под глазами тоже на месте – куда без них? Кажется, похудел ещё сильнее, и кожа туго обтягивала острые скулы. Но страшнее всего были глаза. Чёрные, бездонные и… пустые. Мавна нервно облизнула губы.

– Что с тобой? – бессильно повторила она свой вопрос.

С ним что-то не то. Он выглядел будто… неживой. И это было так страшно, так жутко, до сводящей боли в животе.

Она протянула руку и положила ладонь ему на щёку. Смородник чуть склонил голову и прикрыл веки, подставляясь под её прикосновение.

– Всё кончено, Мавна, – сказал он тихо. – Моё время вышло. Всё было зря. Я пробыл под болотами слишком долго, и они выключили меня ещё на пару дней. Время потеряно.

– Ну что ты такое говоришь? – Мавна старалась, чтобы её голос звучал ровно, успокаивающе, но внутри всё свернулось в комок от его слов. Она даже разозлилась: за то, какие резкие фразы он подобрал. Что значит «кончено»?! Она ещё настроена бороться. А от второй части фразы под мягким домашним костюмом пробежали мурашки. Под болотами. Её огненный чародей среди тлена и холода. Хотелось завалить его вопросами, схватить за плечи, встряхнуть – но нет. Нельзя.

– Всё будет хорошо. Расскажи мне, – мягко попросила она.

Мавна погладила его по скуле, тронула ухо – рваное, бедное. Смородник посмотрел на неё тяжело, в упор, и в его глазах было столько невысказанного, столько скрытого, что Мавне стало горько. Он никогда не открывался ей по-настоящему. Открывался, видимо, Калиннику – и только. Но не ей. Но если то, что она знала о его чувствах, было правдой, то она сделает так, чтобы он ей доверился. Чтобы сбросил последние слои своей брони, упрямой и жёсткой, как каштановая скорлупа. Но Мавна отлично знала, что внутри под жёсткой и колючей шкуркой у каштанов спрятана красивая глянцевая сердцевинка.

Мавна наклонилась ниже, чтобы ощущать губами его дыхание: дымное, тяжёлое. Снова осмотрела его всего: уставшего и осунувшегося. Покровители, как хотелось бы, чтобы под глазами больше не залегали синяки, щёки горели румянцем, а на губах – красивых, как она давно уже отметила, – играла насмешливая улыбка.

Рука Смородника, обмотанная бинтами, поднялась к лицу Мавны. Он невесомо тронул её пальцем, провёл по щеке к виску, и прикосновение его тёплой кожи ощущалось так трепетно, так желанно, словно глоток горячего чая в промозглый день.

– Сенница казнит меня, – хрипло прошептал он. Их губы были слишком близко – целовать, кусать, ласкать, просто коснуться подушечкой пальца. Мавне хотелось всего этого, и только смысл его страшных слов мешал поддаться желанию. – И поступит правильно. Таков порядок. Она придёт за мной на днях, и лучше, если я приду к ней первым.

– Я сама казню эту каргу за тебя, – ответила Мавна. Её разрывало от возмущения и злости, но она не собиралась показывать это Смороднику. – Пусть только пальцем тронет. Ты мой. Не её.

– Моя грозная булочка, – печально улыбнулся Смородник одним уголком рта. Сухая кожа на нижней губе лопнула, оставив красную ниточку трещины. – Всё бы так легко решалось… Но так положено. У нас, у чародеев. Виновные должны понести наказание. Я виноват, Мавна. Я отнял жизни – и должен отдать свою.

Мавне хотелось крикнуть, чтобы он замолчал. Каждое слово резало, как осколок разбившегося стекла, попадая прямо в сердце. Как вытаскивать их оттуда, каким пинцетом? А ещё хуже – как сшивать своё сердце, если его правда не станет?

– Не должен. Тогда ты загубишь ещё одну жизнь. Свою. И мою тоже. Они чего-то да стоят, верно?

Смородник не ответил.