Александр Холин - Последыш

Ознакомительный фрагмент

– И у меня они есть? – поёжилась Шура.

– Конечно. Только твое физическое тело живёт совершенно самостоятельно, не затрагивая ни ментальную, ни временную оболочку, ни её зазеркальное отражение.

– Тогда для путешествия во времени надо просто настроиться на своего двойника и перейти в его тело? – пришла Шурочка к логическому заключению.

– Примерно так, – согласился Белецкий. – Но путешественник во времени должен всегда помнить и знать, что, вселяясь в физическое тело своего двойника, он нарушает ментальную оболочку человека и в результате тот может лишиться психологического мышления, то есть попросту сойдет с ума.

– Так как же вы?..

– Хочешь сказать, как же я умудрился попасть в иные временные слои без ущерба для себя и своего двойника? – подхватил её мысль Белецкий. – Я долго экспериментировал, прежде чем решился испытать прибор на себе, ведь если нарушить пульсацию времени, произойдёт катаклизм вселенского масштаба. Для безопасности и надёжности надо было достичь максимальной чистоты эксперимента.

Когда это, по моему мнению, удалось, я решил попробовать прибор на себе. Всё прошло более или менее гладко, если не считать некоторых побочных явлений. Я решил отправиться в средневековье, и могу поспорить, что ты никогда не угадаешь, кто оказался моим двойником в XVI веке.

– Эпоха Возрождения? – переспросила Шура. – Любопытно. Но, поскольку двойники ещё не успели лишить меня логического мышления, можно попробовать.

– Ну-ну. И кто же? – усмехнулся Иннокентий Васильевич.

– Судя по вашему заявлению, это человек известный. Так? – уточнила Шура. – Из всех наук вы отдаёте предпочтение биоэнергетике, электронике, программному обеспечению и литературе. Так как первых трёх в шестнадцатом веке не существовало, следовательно, ваш двойник литератор. Вы же из всех остальных заметно выделяете Шекспира. Часто даже с порога читаете мне его стихи, как сегодня, например. Я угадала?

– Потрясающе! – Иннокентий Васильевич с удивлением и восхищением смотрел на свою маленькую подружку. – Вот и верь после этого в сказки про женскую логику. Это действительно он!

– А как вы это делаете? Ну… в прошлое, то есть, – на Сашиных щеках играл неяркий румянец, очевидно, вызванный похвалой её логическому мышлению.

– В прошлое? Тут нет ничего сложного, – беззаботно, как будто о чём-то обыденном, отозвался Белецкий. – Сложнее, оказавшись там, не нарушить естественный ход истории и не привести окружающую среду к серьезным физическим изменениям, что, в свою очередь, вызывало бы цепную реакцию во всех параметрах материи. Мне удалось собрать аппарат, работающий во временном измерении так же, как, допустим, в нашем трехмерном пространстве дельтаплан.

– И вы перелетаете туда? – пыталась понять Шура.

– В общем, да, но не совсем. В прошлое отправляется моё ментальное тело, моя сущность, и занимает место в физическом теле двойника, у которого в данный момент резко активизируются мыслительные и творческие процессы. Раньше это называлось «вдохновением».

– Выходит, вы были катализатором творчества самого Шекспира? – уточнила Саша.

– Даже больше, – кивнул Белецкий. – Я не знал, кто мой двойник. Ориентация была на эпоху Возрождения лишь с целью узнать поближе тот мир, самому увидеть великих мастеров древности. Я совершенно неожиданно для себя стал Шекспиром, ни больше, ни меньше. Он тогда ещё жил в Страдфорде и, кажется, никуда не собирался уезжать. Вторгаться в подсознание другого человека безнравственно, но тогда я ничего не мог с собой поделать. Скорее всего, просто не задумывался над итогом эксперимента.

– И Шекспир уехал в Лондон? – поинтересовалась Шура.

– Да. Он познакомился там с Ричардом Бербеджем, у которого была труппа довольно небесталанных актёров. Шекспир занял в ней достойное место.

– Но его произведения…

– Всё, что он написал – наше совместное творчество, – перебил её Иннокентий Васильевич. – Вспомни, что до сих пор никто не может толком объяснить, откуда у писателя взялся колоссальный словарный запас – примерно двадцать пять тысяч слов, когда у самых просвещённых умов эпохи было всего-то десять-двенадцать. Во всяком случае, не более.

– Это вы? – никак не могла поверить признанию Шура.

– Каюсь, я. Именно поэтому моё изобретение пока никому не известно. Потом на разработки в этой области обязательно наложат строгое вето.

– Почему?

– Потому что человек должен быть самим собой и должен сам себя создавать, – безапелляционно заявил Белецкий, – не надеясь ни на Бога, ни на дьявола, ни на временного двойника. Кстати, от Всевышнего нам дадена только волшебная искра жизни, а как она будет развиваться и будет ли – зависит от человека. Скоро, очень скоро мы вместе умрем. Да-да. Я не оговорился. Все двойники умирают одновременно, только каждый в своём веке. Наш знаменитый писатель умрет весной, в апреле. Я же – в октябре. Смещение происходит из-за того же коллапса времени.

– А как же я? – наивный Сашин вопрос развеселил Иннокентия Васильевича.

– Не переживай, Сашенька, мы расстаёмся ненадолго! Некая особа после моей смерти разберётся в устройстве машины времени и…

– И? – переспросила Шурочка.

– Знаешь, – уже без улыбок сказал Белецкий. – Знаешь, я подозреваю, что эта особа всё узнает и разберётся гораздо раньше потому, что я должен обязательно проследить, чтобы всё было нормально. Иначе я просто не смогу жить спокойно в другом измерении.

– Значит, мне придётся под вашим неусыпным надзором совершить путешествие в прошлое? – попыталась уточнить Саша. – Под страхом возможного невозвращения? С дрожью в коленках, страхом в пятках и кружением головы?

Иннокентий Васильевич растеряно взглянул на Шурочку. Он явно не ожидал такого нелицеприятного поворота. Доверять близкому единственному человеку вошло у него уже в привычку и вдруг…

– Так за чем же дело стало? Что мы сидим, сложа руки? – неожиданно продолжила Шурочка свою необычную тираду. – Я должна сейчас же там оказаться! Немедленно!

– Где? – растерянно переспросил Белецкий.

– Там! – Саша, сжав кулачок, указала большим пальцем себе за плечо. – Где-то там, наверное, лучше в тех же Средних веках. Не знаю почему, но мне хочется познакомиться с какими-нибудь благородными рыцарями. Ведь в нашем веке никто пред прекрасной дамой уже не способен преклониться.

– Даже так? – лукаво усмехнулся Иннокентий Васильевич.

– Всё равно! – стушевалась Шура. – Хочу в Средние века! Ну, пожалуйста…

Белецкий безоговорочно кивнул и потащил Шурочку в другую комнату, прямо к высокородному письменному столу, усадил девушку в кресло и принялся копаться в тумбе стола. Вытащив оттуда обруч для головы, он прикрепил его не к видеокому, а к бронзовым настольным часам, циферблат которых примостился на хребте у бронзового грифона и парящими по бокам херувимчиками. Там же на столе очутилась пузатая бутыль, наполненная изумрудного цвета жидкостью.