Константин Калбазов - Царство Небесное

– Сколько?

– Дык пятеро. И еще одни носилки несут.

При этих словах Анна тихо охнула и едва не упала, так как подкосившиеся ноги отказывались ее держать. Бывший начеку Маран тут же подхватил госпожу, отметив про себя, какая она легкая и хрупкая. Он бы даже сказал, неестественно худа – не то что деревенские девки, кровь с молоком. Слегка нахмурившись, он отметил, что когда она приехала в поселок, то выглядела куда лучше. Что же происходит в их семье?

– Вы посидите, я мигом. Брук, присмотри за госпожой.

Сказав это, крестьянин с завидным проворством, которое никак не вязалось с его кряжистой фигурой, взлетел по лестнице на вышку и посмотрел в указанном направлении.

Все было именно так, как и говорил дозорный. От леса к селу двигались пятеро. Первым шел один из ветеранов, кажется, Рон, позади двое несли носилки с раненым, еще двое шли следом, у одного правая рука на перевязи, второй опирался на товарища, неся свой шлем в руке: на голове белела повязка. При виде этой картины староста весь напрягся и стал внимательно осматривать опушку леса, явно уже проступившую перед взором. Солнце еще не взошло, но ночь полностью отступила, а луна приняла бледные очертания, словно собиралась растаять подобно утренней дымке.

Как ни напрягал глаза крестьянин, ничего подозрительного не обнаружил, а потом вдруг понял, что ничего искать и не надо. Бойцы шли спокойно – устали, не без того, если только не считать Рона: с того как с гуся вода, – но вот опаски в их движениях или настороженности людей, каждую минуту ожидающих погони, не было и в помине.

Приблизившись к воротам, Рон задрал голову и, сняв шлем, подбоченился, с ехидцей поинтересовался:

– Староста, нас случайно никто не хочет впустить в ворота? Или вы со страху заколотили их и нам на стены взбираться?

– Чего скалишься? Сейчас впустим. Эй, Гурк, открывай ворота! Свои! Как там?

– А там тихо, как на кладбище.

– Не скалься, Рон. Тут бабы про мужей знать хотят.

– А не хрен обзаводиться семьей, коли за меч решил взяться.

– Вот что ты за человек!

В это время ворота заскрипели, подавая створки в стороны, и Рон, устав стоять с задранной головой, вошел в образовавшийся проход. Спускаясь с башни, Маран заметил, как к ветерану, словно наседки, кинулись жены бойцов. Староста понял, что сейчас воин, всегда с издевкой относившийся к женатым новобранцам, начнет изгаляться над несчастными женщинами, находившимися в полном расстройстве чувств. Он уже подбоченился, чтобы разразиться тирадой, но в этот момент его взгляд встретился с широко раскрытыми глазами Анны, которая предстала перед ним, бледная как полотно, с прижатыми к иссохшей груди трясущимися руками. При виде этой картины Рон только смущенно хмыкнул и, как-то сдувшись, торопливо проговорил:

– Все в порядке, все живы, ранены только эти.

Услышав это, бабы разом обступили Рона, стали награждать его поцелуями и благодарить, словно это именно он сохранил их мужей. Анна же, облегченно вздохнув, вновь опустилась на бревно.

– Ну чего раскудахтались? – загремел бас подошедшего Грэга. – Раненых обиходьте.

– Ну вот что ты за человек, – продолжил Маран пилить Рона, уже спустившись на землю. – Не человек, а самая настоящая язва.

– Ну уж каков есть. Ты вот что, староста. Арбалеты прикажи немедля сдать в арсенал, не то, не ровен час, попортите товар, а он на продажу. Опасаться больше нечего.

– Сделаем. А где господин Андрэ и остальные?

– Логово разбойничье пошли выкуривать. Там-то лихих не осталось, да полоняники есть, ну и семейку зачинщиков нужно пред светлы очи маркграфа представить. К вечеру вернутся.

Не замеченный остальными, возле раненых появился падре. Наскоро осмотрев легкораненых и отметив, что с ними вполне можно обождать, склонился над тем, кто был на носилках. К счастью, никто из раненых не был женат, а потому святому отцу никто не мешал, тем паче что в лекарском деле со служителями Господа никакой лекарь сравниться не мог.

– Этого срочно нужно осмотреть.

– Несите его в наш дом, – распорядилась уже взявшая себя в руки Анна.

– Стоит ли? – с сомнением проговорил Маран.

– Стоит. Он был ранен, выполняя приказы моего мужа, и потому не будет лежать в казарме. Несите. – Анна была деловита и спокойна.

Она не обратила внимания, как на нее посмотрели селяне и воины, не заметила она и одобрения, мелькнувшего в глазах Рона, и того, как он удовлетворенно кивнул собственным мыслям. Сама того не понимая, она сейчас выросла в глазах окружающих на две головы, хотя и до этого не была обделена их любовью.

Раненый лежал на столе в зале первого этажа, над которым висел светильник, сейчас в нем горели все свечи: хотя на улице было уже светло, в доме сохранялся сумрак. Сейчас юноша был без сознания, воздух с противным хрипом и каким-то посвистом проникал в его легкие – и со столь же неприятными звуками покидал их.

Быстро подготовившись к предстоящей операции, падре подошел к раненому и сноровисто разложил на придвинутом небольшом столике свои инструменты.

– Дитя мое, я не думаю, что вам стоит смотреть на это.

– Позвольте мне остаться, святой отец.

– Зачем вам это?

– Боюсь, что это первый, но не последний раненый, и если мой муж по долгу отправляет их на смерть, то я считаю своим долгом уметь бороться со смертью.

Сказано это было без пафоса, а с какой-то ярой убежденностью, так что священник решил не противиться ее желанию, тем более что помощник ему не помешал бы.

Операция была довольно сложной, так как рана была нехорошей: пробито легкое. С такими ранениями обычно долго не жили, удар меча – это весьма серьезно, рана получалась весьма обширной. Однако парень обладал поистине завидным здоровьем, и организм пока весьма успешно боролся с ранением, но дольше тянуть было уже нельзя. Падре действовал весьма сноровисто, что говорило о большой практике. Все время операции он был спокоен, деловит и сосредоточен. Анна по мере своих сил и скромных познаний помогала священнику, хотя и было заметно, что тот особо и не нуждался в ее помощи; впрочем, ее помощь была не лишней, так как экономилось время и высвобождались руки.

Анна, бледная как полотно, все же умудрилась сохранить самообладание и ни разу не перепутала и не ошиблась, выполняя указания священника. Она и раньше имела опыт работы с ранениями, но то были больше порезы той или иной степени. С проникающим ранением она имела дело впервые, а потому чувствовала себя неловко, ее мутило от представшей картины, но она сумела взять себя в руки, и, несмотря на дрожь в коленях, руки ее действовали весьма твердо.