Царства смерти - Кристофер Руоккио

ударитану были извращенной формой языка богов, так и эта церемония была дьявольской насмешкой над тем, что я когда-то испытал.

«Я солдат Империи».

Таким же образом Пеледану стало солдатом… чего-то иного. Я нередко представлял, что управление Империей представляет собой нечто вроде лабиринтных шахмат: белый король, черный король, красный. Здесь я видел, как фигура помладше – скажем, центурион или простая пешка – входит в сердце лабиринта и получает корону. И не важно, что к этой короне в придачу полагаются еще и цепи.

– Ты мое, – прошипел Дораяика и спустя несколько секунд убрал ногу.

Пеледану отползло, фыркая и не поднимая лица. В нем легко можно было увидеть то пресмыкающееся существо, каковыми сьельсины были, пока кровавая эволюция не даровала им разум.

– Eka ba-osun, – ответило Пеледану.

– Отойди, – приказал Дораяика. – Скоро придут другие.

Младший князь и после этого не поднял головы. Пеледану отползло еще дальше, прежде чем подняться на колени. Солдаты Дораяики взяли сундук, принесенный слугами Пеледану, и поволокли прочь. Я не завидовал им; ведь тащить эту тяжесть нужно было по лестнице из тысячи ступенек, а потом еще идти по песку до шаттла.

Только что я стал свидетелем сьельсинского торга, если можно так выразиться. Не было ни переговоров, ни условий. Уступка Пеледану была безусловной, его унижение – абсолютным. Пусть мне и показалось сквозь пелену разума, что их беседа длилась невероятно долго, на самом деле она закончилась за пару минут.

– Теперь видишь, какую власть дает вера? – Дораяика вернулся на трон и оскалился мне.

Я не ответил, просто отошел от трона, утянув за собой цепь, и сел. Пророк выбрал своей приемной короткую сводчатую галерею, выходящую во внутренний двор. В стене были глубокие косые окна, и серый свет солнца Эуэ освещал фрагменты грубых барельефов, покрывавших, кажется, абсолютно все стены в городе. На них были изображены удивительные энары, сражающиеся с кальмароподобными существами посреди города с прямоугольными башнями.

Барельефы сопровождались энарскими письменами, выцарапанными в камне – возможно, когтями. Символы тянулись от центральной борозды, то поднимаясь, то опускаясь; выглядело похоже на запись колебаний звуковой волны. Такие письмена были мне в диковинку.

– Валка… – прошептал я.

Что бы Валка подумала об этом месте? Воображаемые образы и воспоминания о прежних временах вставали тенями в моей голове. Где-то в другой памяти, кажется, осталось видение, что мы прибыли сюда вместе и обнаружили, что здесь пусто и нет никаких врагов.

Но Валка погибла. Наверняка погибла. Из недр памяти на меня пустыми глазницами посмотрела отрубленная голова Адрика Уайта. Валке не удалось покинуть Падмурак. «Тамерлан» был захвачен, и ей некуда было деваться.

Я прикрыл глаза от сумрака большого зала, но не смог закрыться от воспоминаний. Гигантские ворота Ведатхарада с лязгом закрылись, сотряся мою душу. Зачем я погнался за фаэтонами? Почему не остался в фургоне с Валкой и товарищами? По крайней мере, мы погибли бы вместе и не пришлось бы мучиться столько лет на Дхаран-Туне.

Теперь уже не важно. Скоро все должно было закончиться.

– Onnanna! – Голос Пророка вырвал меня из дум, словно когтями, и я вдруг понял, что плачу. – Прекрати!

Я не видел его лица, только бледную руку в перстнях, сжатую на подлокотнике трона. Я даже не соображал, что делаю, а когда понял, то задержал дыхание, чтобы не всхлипывать.

Все мертвы. Эти слова зациклились в моем сердце.

Все мертвы. Все мертвы. Мертвы. Мертвы. Мертвы.

«Горе – глубокая вода», – вспомнились мне слова Гибсона, но я уже давным-давно утонул – должен был утопиться в пруду своей темницы. Но если бы я так и сделал – если все сказанное Дораяикой было правдой, – то все равно послужил бы ему на пользу. На Анитье Тихое показало мне мою роль, показало будущее и прошлое, которому не суждено было случиться. Я видел и то, как сжигаю сьельсинов огнем с неба, и то, как меня приносят в жертву на алтаре под черным куполом над лесом колонн в черной пустыне.

Я знал, что сбудется только одно, пусть и не так, как я видел.

В видении я не был один.

Один.

Мы не были одни. Все новые князья приходили друг за другом, принося дары и простираясь перед Пророком. Дораяика принимал их и наступал на них, таким образом принимая младших князей к себе на службу или подкрепляя прежние присяги. Через некоторое время я отодвинулся от трона, насколько позволяла цепь, и уселся спиной к неотесанной внешней стене. Все это время серый луч света из отверстия над головой смещался по дальней стене, освещая новые фрагменты энарского барельефа. В этом непостоянном освещении казалось, что жуткие фигуры-крабы движутся, щелкают конечностями, как будто граверы намеренно хотели добиться такого эффекта, следя за движением бледного солнца Эуэ. Может быть, когда-то эти изображения были окрашены или покрыты эмалью, но с тех пор краска стерлась.

Вассалы выкладывали перед Князем князей специи и ароматические масла, драгоценные камни и металлы. Один вручил идола из человеческих костей, другой – умывальник из белого мрамора, украшенный сьельсинскими рунами. Всего их прошло уже больше дюжины, и каждый по очереди становился по ту или иную сторону от Пеледану. Среди них было Музугара, чей флот мы разгромили у Тагуры, когда я был еще молод. Вновь и вновь я ловил взгляд чьих-нибудь черных глаз, наверняка гадающих, что это за человеческая крыса прикована к трону их хозяина. Знал ли кто-нибудь из них? Догадывался ли?

– Дважды двенадцать и один, – произнес генерал Вати Инамна, неподвижно, как статуя, стоявший по левую руку от Пророка. – Маловато.

– У Элу было и того меньше, – ответил Дораяика, жестом призывая телохранителя замолчать.

– Дораяика!

Возглас раздался из-под массивной каменной арки в конце зала и заставил всех умолкнуть. Взгляды обратились туда, где показалось нечто громадное и неуклюжее. Не знаю, как ему удалось появиться бесшумно, ведь весило оно как небольшой грунтомобиль. Сперва я решил, что это очередная химера, созданная для Пророка МИНОСом, но по мере приближения – фигура передвигалась на десятке когтистых металлических ног – я понял, что это.

Это был механический трон.

Ехавший на нем сьельсин был облачен в тяжелые доспехи, выкрашенные в типичный темно-синий цвет. Лицо его было более квадратным, чем у Дораяики, и напоминало белый кирпич, увенчанный короткими рогами. Его косичка также была короткой, едва достававшей до левого плеча, но во всем облике читалось какое-то неистовство, а в пустых черных глазах сквозили холод и смерть. Не нужно было объяснений, чтобы понять, что этот князь был выше всех собравшихся в этом зале,