Олег Дивов - Закон фронтира

— Ты посмотри на этих гавриков! — воскликнула Ирина.

— Твоя работа? — спросил Гош у Любимова.

— Хотел подготовить команду, — авторитетно заявил тот. — Слегка. Но сам видишь, какая погода. Развезло молодых людей. Ничего, оклемаются.

— Ясен пень! — кивнул Лешечка.

— Дымов, тебя похмелье мучает?! — воинственно поинтересовалась Ирина. Гош хмыкнул, разглядывая пустую бутылку из-под «Метаксы». Он бы сейчас с удовольствием выпил, но давно было замечено, что самое продуктивное для него состояние — именно с похмела. Как минимум двадцать раундов Дымов будет злой и сообразительный.

— Мы тебе потом нальем, — пообещала Зойка. — Но сейчас не пей.

— Так нету же у вас.

— Вот именно.

— Любимов, тебя убить мало! — высказалась Ирина.

— Андрюха хороший! — вступился за благодетеля Рогалик.

— Мерзкий паршивец! Как мы будем играть?!

— Успешно, — процедил Гош. — Кто-нибудь уже зарегистрировал нас?

— Любимов.

— Ну вот, а ты говоришь — мерзкий… Не пора нам?

— Пусть еще посидят.

— Так их окончательно развезет.

— Я чувствую себя отлично, — сообщил Лешечка. — Просто замечательно.

— Может, разомнемся? — с горя предложила Ирина.

— Красненьким? — съязвил Гош.

— Ты бы хоть помолчал. Есть вопросы с телефонного чемпионата.

— Почему бы и нет?

Ирина достала из сумочки несколько листков.

— Так, — сказала она. — Слушаем. Позируя художнику Миллеру…

— Мюллеру?!

— Борману!!! Миллеру. Позируя художнику Миллеру, он сказал. «Я совершил в этой жизни немало славного, и никого не сделал несчастным. Не подписал ни одного смертного приговора. Бывал мал, бывал велик». Ну? Время.

— Ребята! — воскликнул Рогалик, патетически воздевая руки к небу.

— Ребята! Да это же Зигмунд Фрейд!

У Зойки сделалось такое лицо, как будто ее сейчас вырвет. Любимов заржал. Ирина закатила глаза. И только Лешечка блаженно улыбался.

— Так, — вздохнул Гош. — Отставить разминку. Пошли-ка, друзья мои, в тенек. Знатоки!

— Ничего, — повторил Любимов, вставая. — Оклемаются.

— Так кто же это все-таки был? — спросила Зойка.

— Тебе же сказали — Борман.

— Это был Потемкин, — уверенно заявил Гош.

— Точно Потемкин? — строго переспросила Ирина, заглядывая в ответ.

— Ну, может быть, Суворов. Хотя сомнительно.

— Гошка, это был Суворов.

— Обидно. Не взяли.

Позади Лешечка и Рогалик, хихикая, поддерживали один другого.

— Господи! — простонала Ирина. — Там же в вестибюле карась! Они давно грозились его поймать…

Слава Богу, знаменитый Карась из Дворца Пионеров (чудовищно разжиревшая оранжевая рыба, в молодые годы бывшая золотой) куда-то спрятался, и на дне бассейна красовались только груды ветхозаветных медяков. Любимов увел ребят умываться холодной водичкой, а оставшаяся половина команды вошла в шумный зал, уселась за один из столиков и принялась рвать на куски бумажки для ответов. Вокруг галдело больше двадцати московских команд, и к Зойке тут же начали подходить здороваться мужики. Гош, как всегда, пытался их сосчитать, но потом ему надоело. Появившиеся к самому началу игры «подготовленные» выглядели получше, но, увы, только выглядели. Ирина показала Любимову кулак.

Они сыграли три тура по двенадцать раундов, и сыграли даже неплохо. Правда, Лешечка после каждого «взятого» вопроса с громким хаканьем бил себя по сгибу руки, демонстрируя всему залу высоко поднятый средний палец. А Рогалик строго через два вопроса на третий орал в полный голос: «Ребята! Да это же Зигмунд Фрейд!». Лешечку быстро уговорили не махать руками. А вот Рогалик не успокаивался. Кончилось тем, что после очередного выкрика Гош сказал ему: «Заткнись, урод!». Этого в команде было не принято, и Рогалик так удивился, что немедленно замолчал, и вообще избегал подавать реплики до конца игры.

Гош сольно «взял» пять вопросов, два — по афоризмам Ларошфуко, два из братьев Стругацких (тут он был эксперт), и еще один — про антиквара по имени Рассел Нэш, которого ФБР заподозрило, что он не тот, за кого себя выдает. На самом-то деле антиквара звали Конан МакЛауд. Любимов «взял» семь вопросов, девчонки — по три, и еще пять верных ответов нашлось коллегиально. Остальное, что называется, «слили» — вопросы были на удивление легкие, но команда решительно не могла напрягаться. Лешечка и Рогалик, под конец игры мучительно переживавшие свою умственную дисфункцию, старались не мешать, но что-то уже пошло боком, и шестерка отчаянно зевала прямо за столом.

В итоге они зависли в районе с девятого по шестое место — результат неплохой, но отнюдь не блестящий. Вышли из Дворца, уселись на давешнюю трибуну, закурили и принялись решать, как жить дальше.

— Любимов, где ты купил эту отраву? — спросила Ирина, внимательно приглядываясь к Рогалику. Тот спал.

— В магазине, — Любимов посмотрел на Рогалика и зевнул. — Ну что, поехали ко мне?

— Я — нет, — сказала Зойка.

— Зоенька, ну что ты злишься? Плохо отыграли? Ничего, в следующий раз…

— Плохо отыграли, — кивнул Гош. — Я кольцо дома забыл. Снял, наверное, прежде, чем бриться. А потом в спешке забыл. То-то чувствую — я будто голый. Идиот!

— Мы плохо отыграли, потому что ты забыл кольцо? — ехидно поинтересовался Любимов.

— Я плохо себя чувствовал, потому что забыл кольцо, — Гош двинул плечом, чтобы падающему на него Рогалику было удобнее спать.

— Гошка, ты видел когда-нибудь влюбленного пингвина? — спросил Любимов.

— К чему бы это вдруг?

— Тогда посмотри в зеркало.

— Тьфу! Почему именно пингвина?

— Выражение такое. Ладно, не сердись. Это нормально. Со всеми бывает. Со мной тоже было, первые года два.

— Дурак ты, Любимов, и ничего не понимаешь! — сообщила Ирина.

— Как скажете. Ребята, поехали, а? Пока и я не заснул.

— Точно в этой бутылке какая-то отрава была. Смотрите! Леха! Хватит спать! Очнись! Любимов, гад, угробил двух игроков!

— Иришка, я же не нарочно!

— А еще капитан!

— Да моя шестерка никогда трезвой не играла! Ты сама капитан, не знаешь, что ли? Кто играет трезвый?

— Дымов!

— Он с вечера пьет!

— Зойка!

— Я вообще не пью, — гордо сказала Зойка и прикрыла рот ладонью, зевая. — Сегодня точно.

— Поехали с нами, Зоечка, — попросил Гош. — С тобой хорошо. Уютно. Ты такая дружественная, теплая и приятная на ощупь…

Зойка фыркнула и зевнула снова.

— Хватит зевать! — рявкнул Любимов. — А то никуда уже не уедем. Эй, растолкайте Леху кто-нибудь!

— Леха, очнись!