"Война двух королев - Третий Рим". Компиляция. Книги 1-18 - Дмитрий Чайка

— Иди! — показала Мария на дверь ванной. — И не задерживайся там.

Минут через пятнадцать Владимир, пышущий свежестью и румянцем, снова предстал перед матерью, а та поманила его за собой, проведя в соседние покои. Там он увидел двух девчушек, прилежно склонившихся над листами бумаги. Они что-то писали.

— Оставьте нас, — взмахнула рукой Мария, и невысокий толстенький учитель склонился и выкатился из покоев, словно мячик.

— Августы, — сказала Мария. — Позвольте представить вам княжича Владимира, моего сына. Владимир, перед тобой благочестивые августы Анастасия и Феврония.

Владимир коротко поклонился, поедая взглядом девчонок, которые, в свою очередь, тоже разглядывали его с немалым любопытством. Они обменялись парой ничего не значащих фраз и замолчали. Да и о чем бы мог говорить княжич с такой мелюзгой. Они же еще в куклы играют.

— Продолжим урок, — кивнула Мария, и служанка позвала учителя. — А мы с тобой пойдем, сын.

— Чего это они у нас делают? — возбужденно спросил княжич, когда вернулся в покои матери. — Их люди Звонимира выкрали, что ли?

— Именно так, — улыбнулась Мария. — А попутно устроили неплохую заварушку в Константинополе и свергли Валентина. Там сейчас все больше прибирает власть к рукам преданный нам человек.

— Интересно, — протянул Владимир. — Ну и зачем они тебе?

— Ты помнишь, на ком должен жениться? — спросила вдруг Мария, а ее лицо стало жестким и невероятно серьезным.

— Помню, конечно, — пожал плечами Владимир, — на Гризельде Фриульской.

— Я расторгла твою помолвку, — резко ответила мать. — Правда, отец не захотел ссориться с ее дедом. Гризельда пойдет второй женой к Кию. И за это я заплатила пять тысяч солидов.

— Ты что, мам, намекаешь… — Владимир вскинул на Марию изумленный взгляд.

— Я не намекаю! — отрезала Мария. — Я говорю прямо. Одна из них станет твоей женой. Так что сегодня за ужином, сын, будь полюбезнее. Поменьше налегай на сладкое и побольше следи за этими девочками. Ты можешь крупно ошибиться. Да и я тоже…

— Кстати, а чего это госпожа Людмила такая довольная ходит? — вспомнил вдруг Владимир. — Никогда ее такой счастливой не видел. Она даже улыбается, представляешь! А я и не знал, что она это делать умеет.

— Видишь ли, сынок, — усмехнулась Мария. — Она считает, что победила.

— А на самом деле? — спросил Владимир, уже зная правильный ответ.

— А на самом деле победила я, — улыбнулась Мария. — Ну и ты, конечно же!

Глава 40

Май 644 года. Шалон-на Соне. Королевство Бургундия.

Один из немногих городов Галлии, Шалон-на-Соне, со времен Аттилы не знал разорения войной. В сорокалетней кровавой круговерти, которую устроили дети Хлотаря I, город уцелел и даже имел смелость процветать. И это в то время, когда Нейстрия, Шампань и Овернь пылали огнем, а Аквитанию с невероятным упорством обращали в пепел раз за разом. Здесь ничего этого не было. Сначала осторожный и набожный король Гунтрамн сберег Шалон, вступая в альянсы со своими братьями и предавая их налево и направо. А потом и оставшийся победителем Хлотарь II не стал разорять богатейший город. А зачем? Свое же.

Четыре королевства все дальше дрейфовали друг от друга, и даже языки их были несхожи. Нейстрия все больше говорила на латыни с примесью из диалекта салических франков. Он позже превратится в старофранцузский. В Австразии, особенно в восточной ее части, в ходу был язык франков кельнских, который дал начало верхненемецким диалектам. В Бургундии осталась провинциальная галльская латынь, которая много позже превратится в окситанский язык, а латынь Аквитанская все больше мешалась с говором васконов, или басков. И позже это создаст гасконский язык. Тот самый, на котором говорил Д. Артаньян, который не избавился от акцента до конца жизни. Именно эти различия вместе с культурой и экономикой, по замыслу императора растащат земли Галлии навсегда. Они не должны слиться в единую Францию, которая иначе неизбежно станет гегемоном Европы. Этим странам надлежит превратиться в задворки Европы, в ее захолустье. И пока все шло именно в этом направлении. Войны не было, и Шалон наслаждался спокойствием.

Вот и сейчас здесь тихо и мирно, и только склока между королем Хильдебертом и его дедом могла породить бурю, которая разрушит сонную тишину королевства. Причина оказалась проста: Хильдеберт, рожденный весной 629 года, достиг совершеннолетия. А это значит, что он имел право на безраздельную власть. Только вот новый обычай, сложившийся на просторах Галлии, мешал этому. Короли значили все меньше, а все рычаги управления держали в своих руках майордомы.

Хильдеберт IV вырос и раздался в плечах. Он много времени проводил на охоте, а дядьки из лейдов научили его пользоваться копьем и мечом. И, в отличие от королей Нейстрии, Австразии и Аквитании, делал это Хильдеберт превосходно. Только из лука он стрелять не умел. Не пользовались франки луком, считая это недостойным воина. Хильдеберт брал на копье кабана, а в ухватках его появилась сила, присущая настоящему бойцу-франку. И чем дальше, тем больше архиепископ Флавиан опасался собственного внука. Он видел в нем того, кто пятнадцать лет назад чуть было не утопил всю Галлию в новом омуте гражданской войны.

— Это невозможно, — упрямо выставил вперед бороду Флавиан. — Ты не можешь лишить меня власти. Наши обычаи…

— Ты чего это несешь, дед? — захохотал юный король. — При покойном Дагоберте тут вообще никаких майордомов не было. Забыл? А то, что мои кузены — плаксы и припадочные слабаки, так я в этом не виноват. Ты давай-ка, приди в себя и перестань придумывать традиции там, где их отродясь не бывало!

— В Галлии сейчас другие обычаи, внук! — упрямо заявил епископ, который после смерти Виллебада вкусил сладость власти.

— Не внук, а ваше королевское величество, — в глазах Хильдеберта зажегся опасный огонек. — И теперь все пожалования землей делаю я, а не ты. И все траты из казны камерарий делает с моего разрешения. И графов, и герцогов тоже назначаю я. Понял, дед?

— Но императрица Мария… — проблеял епископ и захрипел, потому что его тщедушное тело было поднято рывком крепкой руки, а тугой ворот сдавил горло.

— Тетка пусть у себя в Братиславе командует, — спокойно сказал король. — Я ей