Во мрачной тьме - Талгат Канышевич Сабденов

глаза. В тишине злобный шепот из-за завесы, преследующий его повсюду, стал отчетливее. Вертер сложил на груди аквилы и принялся шептать ставшую привычной Литанию Вакуума. С каждым произнесенным словом внутри словно разгоралось пламя, мысли охватывал жар, а призрачные голоса затихали. Покончив с молитвой, Вертер облечено расслабился.

«Эй, Император! — подумал он шутливо. — Вот видишь, все кругом думают, что я твое доверенное лицо. А ты сам-то что думаешь? Да ничего ты не думаешь, ты же все равно что мертвый. Мне отец рассказывал, что одного правителя тоже вот так после смерти в мавзолее в центре столицы положили и полтора века не трогали, а как вынесли — так и конец стране настал. Ну, хоть намекни как-нибудь, что еще помнишь про своего бывшего сотрудника».

Ответа, как всегда, не последовало.

Вертер пожал плечами, перевернулся на бок и уснул.

Глава 20

Еще пару недель спустя

Если бы кто-то еще пять лет назад сказал Алисии Боррес, как повернется ее жизнь, она бы рассмеялась ему в лицо. Об Инквизиции она знала столько, сколько полагалось знать при ее должности — то есть ничего, кроме того, что носителю инсигнии следует повиноваться беспрекословно, ибо он прямой исполнитель воли Императора. Она точно знала, как будет развиваться ее жизнь и карьера, знала свое место в мире, и совершенно точно знала, что Император всесилен, власть его вечна и благодатна, а зловредные чужаки — детские страшилки. Теперь она сама носила на своей руке татуировку в виде литеры «I» с черепом посередине — своего рода клеймо, потому что, в отличие от Арбитрес, слуги Инквизиции в подавляющем большинстве уходили в отставку посмертно. И все отчетливее понимала, что не знает ничего вообще.

То был великий груз, выдерживать который было тяжело, и в то же время, великая честь, сносить которую было еще тяжелее. Алисия продолжала считать, что не заслужила места в свите. Ее умения и таланты еще в бытность арбитром не возвышали ее над сослуживцами. Она не выделялась психической мощью или пылкостью веры, не была прирожденным бойцом, не блистала гениальным интеллектом. Он была хороша в своем деле — но не более.

Но каждый человек имеет свое место в божественном порядке Императора, и место Алисии оказалось здесь. Небольшая, но отдельная каюта — само по себе признак привилегированного положения в тесноте боевого корабля. Здесь не было места для роскоши и вообще сколько-нибудь разнообразной обстановки. Кровать, сундук для небогатого личного скарба, стойка с оружием, стойка для брони да икона Императора на стене — вот и все. Агенты Трона не привязывались к вещам.

— Пять тронов за твою первую мысль.

Влад сидел на краю узкой, малопригодной для двоих койки, с той расслабленной непринужденностью, которая была свойственна только людям ослепленным уверенностью или же обреченным на смерть. Его глаза были прикрыты, а аугментика выставлена на обозрение. Алисия отвела взгляд.

— У тебя пресса нет.

— Технически, он есть, — Влад хихикнул. — Только его не видно.

Перед глазами Алисии на подушку упала монета. Она прокатила ее на пальцах и принялась рассматривать. Это была монета обычного в субсекторе образца, которую чеканили на всех мало-мальски развитых планетах по утвержденным Администратумом клише. Конкретно эта, судя по клеймам на ребре, происходила с промороженного насквозь мира, название которого в памяти женщины не отложилось, но который запомнился ей городами под защитными куполами, под завязку набитыми клерками, и титаническими инфохранилищами, чьи машинные духи обожали низкие температуры.

— А теперь твоя мысль, за ту же ставку, — сказала она и бросила монету обратно.

Влад взял ее из воздуха двумя пальцами, у самого лица. Взял, а не поймал, таким ленивым и небрежным казалось движение. Алисия уже знала, насколько обманчиво это впечатление.

— Прятать такую задницу под броней — расточительство.

— Мало того, что дикарь, так еще и пошляк, — арбитр подтянула на себя одеяло.

— Я предпочитаю формулировку «обезоруживающая прямота». Что до пошлостей, я заметил в современной культуре острый недостаток юмора и здорового секса. Сплошной надрывный пафос, безвекторная ненависть и превозмогание трудностей, половину из которых сами же и создали. Неужели от смеха тоже какое-то зверье в варпе заводится?

— А смех чем-то так ценен?

— Конечно! Когда ты в отчаянии, когда кругом мрак — смейся. Когда смешно, тогда не страшно, — Вертер отрешенно поднял глаза к потолку. — Вас учат ненавидеть врага, и на первый взгляд это верно, потому что ненависть является мощным стимулом к действию. Но она бьет по вам так же, как по тем, кого вы уничтожаете, сжигает изнутри, оставляя лишь полную пустоту.

— Когда мы сражались недавно, ты не ненавидел еретиков?

— Нет. За что? Я берегу свою ненависть для кого-то равного, а они пали настолько низко, что утратили право зваться людьми. Это по-настоящему печально: видеть, во что может превратиться человек, утративший самоконтроль.

— Странный ты, — пробормотала Алисия.

— Это взаимно.

Арбитр промолчала, хотя тишина не наступила. На корабле никогда не бывало тихо, даже «ночью». Гудение электропроводки, глухой гул вентиляции, низкий рокот двигателей — все они складывались в своеобразную симфонию, милую слуху любого, в чью жизнь плотно вошли межзвездные перелеты. Если слышишь шум, значит все работает. Значит, все в порядке.

И все было в порядке. Пока. Через несколько часов «Таласа Прайм» вырвется из объятий варпа в точке назначения, и одному Императору ведомо, что ждет их там. И как всегда, Алисию грыз изнутри страх. Она успела повидать достаточно, чтобы иметь представление о бесчисленных опасностях, таящихся во тьме космоса, и знала, что есть вещи намного хуже смерти.

— Тебе не страшно? — спросила она, уже догадываясь, каким будет ответ.

— Что за дурацкий вопрос, — фыркнул Влад. — Конечно же, мне страшно. Раньше я думал, что из меня вырезали это чувство, но оказалось, что не до конца. Когда варп вышвырнул меня в забитый генокрадами трюм, я бы обгадился от страха, если бы мой кишечник был полон. Примерно те же ощущения были, когда я обнаружил, что почти обесчещен тремя мутантами. О прелестнейшей компании на протяжении нескольких десятков тысячелетий я вообще молчу. А к чему такой вопрос? Думаешь, что я струшу и всех подведу?

— Нет, я так не думаю. Просто… а, забудь.

— Тебе самой страшно, и ты хочешь убедиться, что не одна такая.

— Прекрати читать мои мысли. Одного псайкера у нас к отряде более чем достаточно.

— Не тебе волноваться из-за страхов. Я видел, как ты действуешь в бою. Быстро соображаешь, не суетишься, стреляешь точно. Благодаря этому ты еще жива, и лучше бы тебе продолжать