Последствия старых ошибок. Том 2 - Кристиан Бэд

Негласно на Экзотике всегда знали, что имперцы — моральные уроды. Психически недоделанные.

Выходит, это некие «народные» отголоски реально происходивших событий?

Великая вещь — слухи. Целая Империя психически неполноценных и неспособных эволюционировать, это же надо.

А я — вообще редкий дебил. Вроде бы полноценный, но тупой. Если бы не Дьюп с его закидонами, никогда не научился бы думать самостоятельно.

Покосился на Энрека, но ему было не до чтения моих мыслей.

Медик сказал — нервное истощение? Значит, алайцев парень убил излюбленным способом ледяной аристократии — психическим. Подустал, бедняга, понимаешь ли. Перетрудился, зараза холоднокровная.

Я злился, но мне было всё равно его жалко. Энрек, как и я, был лошадью в шорах.

Нам дают видеть исключительно у себя под носом. Говорят как правильно, и мы живём и делаем.

Вот сейчас нам кажется, что правильно — воевать. Чтобы мы НЕ воевали — нас лечить, оказывается, нужно. Начиная с правительства. Связать военного министра и начать ставить ему укольчики в причинное место.

Эта мысль мне понравилась. Я бы в таком деле поучаствовал.

Может, на Земле на этот момент уже придумали, чем надо наших министров колоть? Или не придумали? Зачем земляне отделились от нас? Колин сказал, что изначально и там было мало здоровых. Может, они всё ещё воюют?

Но… НЕ будь мы такими, как есть, войну с хаттами проиграли бы точно? Или я опять мыслю в рамках своих лошадиных шор?

И… мне-то теперь что делать?

Хэд! Если комиссия установила официально, что я — это я, Гендепартамент снова может послать официальный запрос! Меня могут вызвать в один из столичных миров на экспертизу или арестовать по линии комкрыла. Вот ведь, эпитэ ма хэтэ, алья дэ бэстэ!

Я споткнулся, встряхнул Энрека, и он пробормотал что-то неразборчивое. Послышалось — Гадрат.

По-нашему — Гадрат, по-ихнему — Хадрас, «искажённые земли», планета и кусок пространства на окраинах Юга Галактики.

Территория в районе Гадрата под запретом и для военных, и для «научников». Ходят слухи, что события там тупо не поддаются контролю. Даже задавая кораблю курс, пилоты могут попасть вместо рассчитанной точки в любую другую. А могут просто кануть в небытие.

Остановился передохнуть. Привалил Энрека к переборке.

Усталость взяла своё, или просто на меня накатило?

На секунду закрыл глаза и увидел картину, заставившую тело окаменеть.

Окрестности незнакомой планеты…

Узнаваемые, но не до конца, птицы звездолётов…

И огромные пульсирующие клубки, похожие на сцепившихся осьминогов с блестящими панцирными спинами.

Вот один из клубков распадается на десяток округлых тварей. Щупальца у них гибкие, усиленные подвижными кольчатыми псевдо-суставами.

Я знаю — эти твари не живые и не мёртвые. Они синтез механики и биологической плоти. Искаженная особыми информационными фильтрами природа. Наш «ответ» «живому железу» хаттов.

Тварь, используя реактивный выхлоп, приближается к кораблю.

На брюхе у неё круглая зубастая пасть, способная присосаться и вырезать отверстие в пластике или металле любой прочности.

Мощные поля кораблей, рассчитанные на агрессивные излучения и огромные скорости, не реагируют на медленно плывущую «биомассу», хотя тварь может двигаться быстро, очень быстро.

Она приклеивается к алтановому боку корабля и в считанные минуты прорезает круглое отверстие, используя роторное вращение и едкие органические кислоты.

Податливое тело твари беззвучно втягивается в дыру…

Я вижу, как ещё два монстра оплетают щупальцами соседний, меньшего размера корабль, похожий на нашу эмку, и буквально раздирают его на части.

Три других «осьминога» уже вошли в плотные слои атмосферы, они приближаются к грунту.

Я тоже уже внизу.

Гигантские, больше десантной шлюпки, монстры движутся прямо к скоплению ничего не понимающих людей.

Кровь заливает хемопластик шлема, я слепну там — и… Почти выныриваю из этого странного бреда — здесь.

Энрек трясет меня, что-то кричит… Но я снова ухожу в мир неживых панцирных осьминогов.

Чувства мои обостряются, и я понимаю, что здесь нет знакомого мне переплетения золотистых линий причинности.

Вернее, линии есть, но у них странный зеленоватый отсвет, а узлы событий похожи на лоскуты разлагающейся плоти или бензиновые разводы в луже.

Энрек бьёт меня по лицу. Ладонь проникает из одного мира в другой, боль тащит меня обратно, но я ещё вижу лопающиеся здания и пузырящийся человеческий фарш, наползающий на тротуар…

— Капитан! Анджей! Свинья, ленивая, имперская!

Ещё одна пощёчина. Слабая. Рико тяжело меня и бить, и держать. Он сам еле на ногах стоит.

— Кто же пускает транс на самотёк? Это куда тебя в следующий раз утащит? — шепчет иннеркрайт обессиленно. — Ты же меня за собой потянул, дурак. Учитывая твою связь с кораблем и экипажем — вполне мог и «Ворон»!

Лицо у него — оттенка восхода генераторов над Плайтой, нижняя губа прокушена и распухла, только глаза блестят, словно у кошки.

Он вздрагивает всем телом и отпускает меня.

Ложусь спиной на переборку. Корабль вращается вокруг оси и, если опереться, тебя немного придерживает.

— Я не умею, Рико. Совсем ничего не умею. То что внутри — ведёт себя как ему угодно. Я ему — не хозяин.

Иннеркрайт переводит дыхание и тоже прилипает спиной к стене.

— Отец сказал, что это ТЫ не допустил изменение реальности.

— Я просто лёг у него на пути бревном. И не спрашивай — как, не повторю.

— Это точно, — тихо смеётся Энрек. — Но второй раз так же не будет. Грата.

— Грата — это воля?

— Почти. Когда причинности или допричинности противопоставляется свободная воля.

— Ага, — ехидничаю я. — Спасибо, объяснил. Причинность — это чего?

Энрек вздыхает и закрывает глаза.

— Причинность — когда событие предопределено, — он говорит тихо и монотонно, словно ментор. — У него есть ПРИЧИНА. Допричинность — нахождение события в естественной паутине связей. Во множестве вариантов. Это когда кот Шрёдингера сразу и жив, и мёртв. И только от тебя зависит, каким ты его увидишь.

— Ну, ладно. Допустим. А свобода тут в чём?

— Свобода? — удивляется моей тупости Энрек. Он моргает, глаза у него слезятся. — Вот если бы у тебя были хоть какие-то причины противостоять на Плайте воле Агескела… — он тянет время, подбирая слова, судя по тону, смирившись с моими вопросами. — Если бы ты имел свой ИНТЕРЕС в происходящем. Ненавидел бы Агескела, хотел бы ему помешать. Тогда у тебя, необученного, ничего бы не вышло. Все, заинтересованные в событии, могут предоставить полю игры только собственную жизненную энергию и тренированность, а это — капли, в сравнении с энергией паутины. Я не мог противостоять Дому Нарья в открытую. Я старался сломать рисунок нитей на нашем участке, не дать схеме точно лечь на узор. А ты — НИЧЕГО не хотел. Ты сказал — НЕТ, и паутина ответила. Для неё главная причина для изменений, главный аргумент, это как раз — НИПОЧЕМУ. Почему должно закончиться вот так? А — НИПОЧЕМУ. Потому что — ты ХОТЕЛ НИПОЧЕМУ. Так же, как и она сама. Как воля допричинности. И нити выгнулись под тебя. И наката не вышло совсем. Реальность встала на дыбы, понимаешь? То, что БЫЛО, и то, что ДОЛЖНО было случиться — не срослось, повисла пустота. Нас потащило. Линейной воли достаточно, чтобы сломать, но мало — чтобы построить. Нужна сонаправленная воля. Сразу два вектора. Дающие и направление, и центр вращения. Ну, как планета кружится по орбите, понимаешь? Вот тогда бы нас просто выгнуло и провернуло. Но я вмешался, а ты встал на пути, и реальность сломалась. Мы повисли там, где совсем ничего нет. Хуже Бездны. А потом я не помню. Отец говорит — ты, значит, это ты сумел стабилизировать пласт. Хотя и другие пытались, я знаю. Но отец ещё слаб после операции, а Реблек — вообще в этом слаб.

— Ре-блек? Чучело черномазое? Регент? Зачем ему играть на нашей стороне?

— Выбора нет. Погибли бы все. Ты думаешь, будь как-то иначе, отец прилетел бы на «Ворон»?

Разговор выматывает нас обоих, и мы замолкаем, тяжело дыша. Я открываю рот первым.

— Ладно, — говорю я тихо. — Поднимайся. Велено тебя грузить.

— Ну, грузи, раз велено, — отвечает иннеркрайт, но продолжает лежать спиной на переборке.

И я поднимаюсь, и тащу его дальше по коридору. До навигаторской.

Млич застывает, когда мы вваливаемся. Улыбка на его лице странная. Излишне странная всего лишь для двух мужиков, застрявших в дверном проёме.

— Что-то случилось? — Я роняю Энрека на диванчик возле дверей и выруливаю к пульту. — Не ушла ещё двадцать четвёртая? Скажи, что «Ворон» запрашивает.

Млич неуверенно качает головой и кивает на экран.