Олег Кожевников - Лёд и пламя

Нейтрализация противника заключалась в том, что зашедшие внутрь бойцы подымали спящих финнов и скручивали им руки свёрнутыми в жгут простынями. Если противник начинал сопротивляться, его тут же ликвидировали. Связанных офицеров перегоняли в помещение, где были установлены туалеты и два душа. Планировка этого этажа была такая же, как и на нижнем, в казарме. Только здесь всё было сделано намного качественнее, и стены были обиты досками. Столовая смотрелась гораздо уютнее, в ней даже стояло пианино и бильярд. Помещения, где находились туалет и столовая, мы проверили в самом начале нашей зачистки.

Когда ребята ворвались в последние двери, я не утерпел и зашел в комнату, откуда вывели меньше всего пленных, всего двоих финнов. Когда я включил свет, меня чуть не вывернуло наизнанку. Шесть кроватей из восьми были залиты кровью, в воздухе стоял запах, будто в скотобойне. На всех залитых кровью кроватях лежали трупы, с практически отделёнными от тела головами.

— Да, Шерхан, как всегда, в своём репертуаре, — подумал я, — вот же ленивый, балбес! Не любит себя ничем утруждать! А, что – прошёлся тут вдоль кроватей, топориком потюкал, и возиться с пленными не надо. Риска, опять же, никакого, а вдруг какой-нибудь упёртый финн возьмёт и вытащит из-под подушки пистолет.

Эта мысль меня почему-то зацепила, и я, как полный параноик, начал заглядывать под подушки на всех кроватях, где лежали трупы. Когда под одной из подушек я нашёл «Вальтер» на боевом взводе, я уже по-другому взглянул на действия Шерхана и его кровожадность.

Проанализировав все известные мне эпизоды проявления жестокости Наилем, я удивился. Каждый случай, когда Шерхан проявлял свою звериную натуру, совпадал с моментом, когда решалась наша судьба, собственно, наша жизнь и его, естественно, тоже. Когда всё было более или менее спокойно, это был милейший человек. Я даже сам видел, как он накладывал из своего котелка кулеш в миску финской девочке. Ребятишки из деревни Суомиссалми каждый день паслись в расположении нашей роты. И ни один из маленьких финнов не уходил домой голодным. Каждый уносил или булку хлеба, иногда банку консервов и почти всегда полную миску солдатского варева.

Получалось, что Шерхан никакой не кровожадный монстр, а человек, который просто очень хочет выжить. А гены предков, жестоких воинов Чингисхана, помогают ему это сделать. Наверное, Наиль, предчувствует беду, и таким вот способом безжалостно уничтожает грозящую ему смертельную опасность. Вот и сейчас, это единственная комната, где финны убиты во сне. В другом помещении, которое зачищала группа Шерхана, уничтожен только один финн. Да и то его зарезал Ежов, пырнув ножом, когда тот попытался оказать сопротивление.

Из этой вонючей финнобойни я вышел как раз в тот момент, когда из последней зачищенной комнаты выводили двух человек. Это были генерал Финской армии и какой-то человек, одетый в гражданскую одежду. Они единственные из всех захваченных нами пленных были одеты – один в генеральский мундир, второй в богато смотревшийся костюм. Остальных пленных сгоняли в санитарный узел в одном нижнем белье.

Всё, с офицерами, кажется, мы разобрались, осталось только проверить найденные туннели, и можно считать, что мы полностью захватили контроль над этим громадным дотом. Для зачистки подземных ходов я в каждый отправил по четыре человека. По моим данным у этого дота имелось четыре пулемётных башенки, к которым должны вести подземные ходы. Было ясно, что обнаруженные туннели и являются такими ходами к пулемётным башенкам. Скорее всего, каждый туннель разветвлялся на два, по числу пулемётных гнёзд. На любой из этих пулемётных точек могли находиться финны, и нужно было нападать на них одновременно. Поэтому мной и было отправлено в каждый туннель по две пары автоматчиков. Сам я встал недалеко от двери в санузел, чтобы одновременно контролировать пленных штабных офицеров и вход в подземные ходы.

Минут через семь мне показалось, что из ближнего ко мне подземного хода раздались две автоматные очереди. Я насторожился, подошёл к настежь открытому люку, закрыл его и через амбразуру стал туда периодически посматривать.

Ещё минут через десять появились Кузя и Шерхан, каждый из них тащил за ноги по одному трупу финна. Картинка была полностью сюрреалистична, можно сказать, из кошмарного сна больного манией преследования. Длинный, тёмный, узкий подземный ход и две громадные фигуры с мрачными и решительными лицами. Каждая из этих чёрных фигур тащит за ноги труп, голова которого периодически бьётся о выбоины неровного бетонного пола. В выбоинах оставались лужицы крови, натёкшие из недавно убитых человеческих тел. Б-р-р! Если бы ещё к этой картинке добавить факелоносцев, это был бы сюжет, достойный самого Эйзенштейна.

Все эти мысли занимали меня всего несколько секунд. Время на фантазии не было, и я, как только различил знакомые лица, сразу же открыл бронированный люк. Однако, всё время, пока ребята приближались, моё сердце учащённо колотилось. И уже не от вида крови и мертвецов, безвольно бьющихся головами о бетонный пол. Передо мной встал вопрос – где остальные два моих красноармейца? Почему возвращаются только двое, когда в туннель уходило четверо? О плохом думать не хотелось, но лица приближающихся ребят были слишком мрачны и суровы.

Я не выдержал, пока ребята доберутся до люка, и когда до них оставалось метров десять, крикнул:

— Кузнецов, что там случилось? Где Хазин и Парфёнов?

Кузя остановился, выпустил ноги мёртвого финна, тяжело вздохнул, потом вытер рукавом вспотевший лоб и только потом ответил:

— Да живы они, живы! Я, товарищ старший лейтенант, их оставил в одной из пулемётных башен. Вдруг финны зашевелятся, вот и будет им подарочек. Оттуда всё отлично простреливается на 360 градусов, да и машинка там стоит, внушающая уважение. Спаренный крупнокалиберный пулемёт. Правда, система незнакомая. Наши ребята из таких ни разу не стреляли, но, думаю, Хазин разберётся – он парень башковитый.

— Кузя, а много там было финнов?

— Да нет, только двое, и оба сидели в одной башне, вторая стоит совершенно пустая. Наверное, эти двое исполняли роль ночных дежурных. Башня рассчитана на пулемётный расчёт из четверых человек. Эти два лоха расселись внизу башни и попивали чаёк из термоса. Я даже к ним и не подкрадывался, просто подошёл метров на семь и расстрелял из автомата. Когда направил на них ствол, глаза у них были как у коров, даже, ей Богу, жалко было нажимать на курок. Эти телки даже к оружию не потянулись.

На сердце у меня заметно полегчало, и лица ребят уже не казались такими мрачными и хмурыми, и в туннеле, вроде, как будто посветлело. И я, уже более весёлым голосом, произнёс: