Фантастика 2025-47 - Дмитрий Ясный

Махнул рукой, мол, не обращайте внимания. Пройдет. Вдохнул-выдохнул, вдохнул-выдохнул. Похлопал себя по щекам. Все, вроде бы успокоился. Теперь попробуем рассуждать трезво. Второго выхода отсюда нет, через окна и двери не выйти. Но мы же не в двухмерном пространстве, что-то я ведь видел, нужное, зацепившее взгляд, пока бегал по комнатам? Что? Что именно?! Стремянка! Хорошая, широкая, длинная, замечательная! И ведь это перестроенный флигель! Перестроенный, надстроенный, втиснутый насильно между другими домами. Между домами, домами… Ах, домами же! Мы уйдем по крышам, как в том романе, где… Леночка, блять, угомонись!

— Ли! Иди сюда! Быстрее! А сейчас слушай меня внимательно и ничему не удивляйся.

— Товарищ Эсслер! Будешь опять предлагать бандитам сдаться или уже сразу и начнем? Со всей революционной беспощадностью! Одним пламенным ударом под корень изведем под корень проклятую гидру контрреволюции!

— З-знаете, товарищ Окунев, я думаю, что предложить им сдаться все-таки стоит. Нужно ли с-спешить с открытием огня? Могут пострадать и другие, невинные г-граждане. Наши, советские. В квартире ведь всего один мужчина и две женщины. Разве они способны оказать серьезное сопротивление? Вот как вы с-считаете?

— Две бабы и мужик против взвода с пулеметом? Да какое там сопротивление! Обоссались, небось, уже от страха, да по углам дрожат. Молятся богу своему поповскому!

— Вот и-именно, товарищ Окунев, т-там две напуганные женщины. Один, всего один мужчина. Они нас видели — занавески шевелились на окне и они, я уверен, понимают, что сопротивляться органам ГПУ бесполезно. И эта, молодая девушка по имени Елена, по мнению товарища Останина не производит впечатление глупой дурочки. Так что я все же предложу им сдаться, но вы будьте начеку и не утрачивайте революционной бдительности, товарищ Окунев! От азиата можно ожидать пакости. Он ведь, вроде бы, китаец? Или японец? А эти, знаете ли, способны, да, с-способны на поступок.

— Ну, дело ваше, товарищ Эсллер, но я все-таки бы сначала дал бы очередь из «максимки» по окнам. Для порядка. А потом можно и поговорить.

Эсслер не ответил, промолчал, передвинул громоздкую кобуру, еще раз поправил очки. Вчера он их сломал и теперь, намотанная на дужку тонкая проволока ему несколько мешала, доставляя ощущение дискомфорта. Сделал несколько шагов вперед, проваливаясь по голень в рыхлый снег, сложил ладони рупором у рта:

— Е-елена Д-доможирская! С вами говорит с-сотрудник Петроградского отдела ГПУ Роберт Эсллер! Я п-предлагаю вам сдаться органам социалистического порядка! Б-будьте благоразумны, выходите!

Подождал немного, глядя на окна квартиры, пожал плечами, развернулся. Но шаг назад сделать не успел, форточка в окне открылась и звонкий девичий голос громко поинтересовался:

— А горячее питание будет?

— П-простите, не п-понял?

— Товарищ Эсллер, но как же так? В таких случаях положено говорить: «Сдавайтесь! Вы окружены! Сопротивление бесполезно! В плену вас ждет баня, водка и вы получите горячее питание!». И еще музыку всенепременно. Граммофон. Я вот предпочитаю «Катюшу». А в конце своей речи вы обязательно должны были сказать: «Первым выходит Горбатый!».

— К-какой Горбатый? С вами кто-то еще? Вас там четверо?

— Нас здесь легион, товарищ Эсллер! Римский! И ипанного полного состава. Так, что? Питание с водкой будет? И песня о реке Волге «Катюша»?

— Г-гражданка Доможирова вы совершаете большую ошибку.

— Разве? А я уверена, что ошибку совершили вы, когда надели портупею с маузером. Большую ошибку. Что вы здесь забыли, товарищ Роберт Эсллер, что вы тут делаете? Это не ваша страна, не ваша родина, не ваш богом забытый хутор. Вы здесь чужой. И вообще — убирайся к черту, сволочь прибалтийская! Честь имею!

Последние слова были наполнены такой жгучей ненавистью, что Эсллер даже покачнулся, словно получил удар в грудь кулаком. Снял очки, протер, недоуменно оглянулся на ухмыляющегося Окунева:

— Глупо как-то все, нелепо… Какая-то «Катюша», какой-то горбатый… Может быть, она пьяна? Ну, что же тогда… Командуйте открыть огонь, товарищ Окунев!

— Ну вот, давно бы так! А то все разговоры… Савицкий! А ну-ка заткни пролетарским свинцом эту говорливую сучку!

Первая очередь раздробила кирпичи над оконным проемом, заставив дробью отозваться тонкое железо водосточной трубы, затягивая все вокруг красной пылью. Вторая ударила ниже, лохматя в щепу фрамуги окна и выбивая стекла. Третьей не было. Маузер 98 в моих руках гулко ударил три раза подряд, пулеметчик ткнулся головой вниз, второй номер ухватился за плечо, с воплем закрутился юлой, вздымая беспорядочно сучащими ногами буруны снега. А щиток надо было ставить на пулемет, товарищи бойцы. Перекатился по полу к английскому пулемету, поймал в прицел поднявшиеся со снега фигурки, опустошил магазин, второй, метнулся обратно, к другому пулемету. Самоубийцы, они что ли? Или, как афганские душманы, в усмерть обкурились? Идут в полный рост, даже не пригибаются. Затворы пулеметов ходили туго, не счищенная смазка горела, заставляя морщиться от едкого марева. Терпи, неженка! Еще один магазин в проем оскалившегося осколками стёкол окна. Выглянул на мгновение, поднимая голову на днищем заваленного на пол дивана. Вроде бы залегли. Фланговый огонь с разных точек заставил упасть в снег наступающих. Нет, двое неугомонных красноармейцев все же ползут. Тогда мы к окну. Холодные ребристые тельца «лимонок» неловко легли в ладонь, норовя выпасть, оттягивая своим весом руку к низу. Маленькие у меня кисти, изящные заразы! Ручки слабые…

Кольца запалов пошли туго, рывками, даже прикусил губу от напряжения. Отсчитывать секунды не стал, просто выбросил гранаты в окно. Бабахнуло, ударило по ушам, внесло в комнату мусор, грязь, горячие капли растаявшего снега. Кто-то заорал надсадно, долго, рвя в клочья натянутые струной нервы. Замолчал. Другой, слабый голос потерянно запричитал под окнами: «Рука! Моя рука! Руки-то нет у меня, товарищ командир!».

Есть минут пять! Пока перегруппируются, отойдут от шока, пока вытащат раненных…

— Ли! Что у тебя?

— Почти готово, госпожа!

Что-то треснуло, повалилось. Ли выпал из комнаты спиной вперед, болезненно скривился, оттолкнулся всем телом, вновь исчез в сумраке второй комнаты. Давай, самурайчик, давай! Поспеши. Магазин с лязгом встал в горловину пулемета, ствол плюнул короткой, патронов на пять очередью. Выглянул. Ай, как хорошо, что сунулся смотреть сбоку! Свистнуло, ударило один за другим в стену. По вспышкам выстрелов стреляют и хорошо-то как стреляют! Быстро оглянулся на стену — кучно легли, почти нет разброса. Снайпер-самородок объявился тут на мою голову.

— Ли?! — голос у меня визгливый, перепуганный и бальзамом на сердце краткий ответ на мой жалобный вскрик — Все готово, госпожа!

Я засмеялся звонко, громко, захлебываясь горьким воздухом, высадил в окно остатки магазина.

— Ли! Кидай все гранаты в окно!

Прополз во вторую комнату, встал. Достал из кармана портсигар Туза,