Затерянный мир - Валерий Увалов

сейчас там, — я указал в сторону Тиховодья, — умирают наши братья и сестры.

Лица в толпе тут же посмурнели.

— Жены, дети, старики, они молят Господа нашего о помощи и милосердии. И я спрашиваю вас, — снова повысил я голос, — неужели Господь глух или бессердечен к их страданиям?!

Я медленно прошелся взглядом по лицам в толпе, и люди начали опускать головы и креститься со словами «На все воля Господа!». А рядом нахмурился Воледар, его явно насторожило то, что я говорю. Но у меня и в мыслях не было подрывать веру людей, — наоборот, она сейчас была мне нужна, как никогда, и поэтому я сказал:

— А я вам отвечу! Всевышний слышит их молитвы, а иначе зачем мы здесь? Чтобы сбежать, поджав хвост? — После небольшой паузы добавил, махнув рукой: — Нет! Мы здесь, чтобы исполнить волю Господа нашего и прийти на помощь тем, кто в ней так нуждается.

Люди начали постепенно поднимать головы.

— Пусть сейчас слуги сатаны оказались сильнее! Пусть сейчас они разрушают наши храмы и уничтожают наши реликвии, отнимают дар! — Я еще громче крикнул: — Но им не отнять нашу веру, веру в Господа нашего!

— Верно!.. Верно!.. — поддержали его в толпе.

— А каждый из вас знает, что Он, — указал я пальцем в небо, — всегда откликнется на зов тех, кто в нем нуждается. Поэтому я собираюсь вернуться в город и спасти столько людей, сколько смогу. И спрашиваю у вас: насколько ваша вера крепка и пойдете ли вы со мной?!

— Я с тобой, княже! — первым прокричал Воледар, а через мгновение это же подхватила вся толпа.

А я смотрел на людей с горящими глазами и спрашивал себя: не погублю ли я их из-за своего сострадания?

— Господи, сохрани тоннели под городом еще несколько часов, — прошептал я одними губами.

Эпилог

Спустя двое суток после падения города Тиховодье

Ноги гудели, а в голове стоял туман, но не одному мне хотелось упасть прямо здесь, под кронами вековых исполинов, и уснуть хотя бы на пару часов. Только не было у нас этой пары часов, нужно двигаться, уйти как можно дальше от произошедшей трагедии.

Возвращаясь в город через катакомбы, мы обнаружили, что в них уже набились сотни людей. Страх перед тем, что творили железодеи в городе, пересилил религиозный страх перед запретом входить в небесные кузни. Но спустившись через венткиоски, люди дальше не пошли и толпились практически у входа, где мы их и обнаружили.

Выводили людей долго, по моим ощущениям, около десяти часов. За это время Тиховодье превратилось в один сплошной пожар. Сверху продолжали спускаться те, кому все же удалось избежать смерти, хотя ручеек людей таял с каждым часом. Но даже когда вывели последнюю группу, возле каждого спуска еще час стояло по паре из бывших голышей в надежде, что кто-нибудь еще спустится. В этом томительном ожидании я задавался одним вопросом: а сколько людей вот так же пытались спастись в Ручейково и, не найдя выхода, погибли от голода и жажды?

После я поднялся на поверхность, чтобы убедиться, что спас всех, кого мог. Из венткиоска не выходил, а лишь осмотрел окрестности из темноты проема, и картина увиденного напомнила мне города Земли после бомбардировок. Всюду разрушения, пожары и усеянные погибшими людьми улицы.

В тот момент слегка потускневшие воспоминания вновь развернулись перед глазами, в еще более ярких красках. А вкус пепла и запах горелой плоти на мгновение возвратили то отчаянье и ту безысходность, которые я испытал ребенком. Обратно я спускался с повлажневшими глазами и мыслью, что сделал все возможное, по крайней мере я себя так убеждал.

Когда возвращался обратно в лес, то и не думал, что спасители успеют пообщаться со спасенными, и когда я появился на поверхности, то большинство смотрело мне в рот, ожидая моего решения по дальнейшей их судьбе. Честно говоря, такого эффекта от содеянного я никак не ожидал, но польза в этом была однозначно, так как мне не пришлось ничего объяснять. Поэтому я повел людей не по дороге, что было проще, а по лесу, опасаясь авиации железодеев. И люди пошли без всяких пререканий.

И вот спустя двое суток сотни людей — все, кого нам удалось спасти, — брели по лесу, еле переставляя ноги. Никто уже не цеплялся за свои пожитки, как в начале пути, они их просто бросали и шли дальше. Только раненых все еще продолжали нести на носилках. И если раньше движение такой массы людей можно было назвать организованным, то сейчас толпа сильно растянулась и разбрелась по лесу.

Уставшие и потерявшие своих близких люди шли молча, лишь слышался треск веток и шелест кустарников, через которые они продирались, и я уверен, что после этой ночи мы недосчитаемся многих. Но я не мог позволить им остановиться и гнал дальше, потому что мы преодолели всего чуть больше пятидесяти километров. А что такое пятьдесят километров для сверхзвуковых штурмовиков — три-четыре минуты полета.

Конечно, лес не мог служить хорошим прикрытием от обнаружения, — в камеры инфракрасного диапазона прекрасно видны тепловые сигнатуры под кронами деревьев, но хотя бы скрывают от прямого визуального обнаружения, да и надеялся я, что железодеи не станут нас искать.

Я остановился, чтобы перевести дух, и окинул взглядом бредущую толпу. Лесные огоньки давали достаточно света, чтобы разглядеть угрюмые лица. Где-то среди них так же бредут ворчливая Вараня и ставшая тихоней Надея. А Коготь ведет свою роту «детского сада», хотя эти дети могут дать фору любому взрослому человеку времен до бомбардировки Земли. В суровых условиях дети быстро взрослеют — знаю по себе.

И пока я стоял, ко мне подошел Воледар, встал рядом, тоже рассматривая людей, и, сложив руки на груди, сказал:

— Княже, людям нужно отдохнуть.

— Знаю, Воледар, — ответил я и после секундной заминки продолжил: — У меня на родине говорят, что не стоит бежать от смерти, — умрешь уставшим. Может, я зря все это затеял и нужно было остаться там?

Воледар хмыкнул, и я увидел, как на его лице появилась улыбка.

— Через два часа начнет светать, — сказал он, — думаю, к этому времени доберемся до подножья горной гряды, там сможем укрыться и передохнуть. — Воледар повернулся, освободил руки,