Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

Она улыбнулась, не подозревая, что творится у него на душе, какие сомнения и опасения гложут. Сама-то Ясна уже успокоилась. Вот как Елец и Велеш поутру отбыли восвояси, так глухая тревога и отступила. Будто гора с плеч свалилась. А за высокими каменными стенами крепости и вовсе сделалось спокойно. Да, непривычно, зато безопасно и людно.

– Идём, – позвала Лесана Славена.

Они двинулись к высокому крыльцу.

Мужчина оглядывался, искал взглядом жену, чтобы запомнить, в какую сторону она пошла, но за мельтешащими головами ничего не увидел.

После яркого зимнего дня внутри каменной громады показалось темно и мрачно. Путаные коридоры, бесчисленные всходы… Славен быстро потерял счёт шагам и ступеням. Пожалуй, бросят тут одного – до ночи плутать будешь. Остановились перед самой обыкновенной дверью. Лесана отворила створку и шагнула через порог, а Славена пихнул в спину идущий следом колдун.

В прохладном и светлом покое за крепким столом сидел не старый ещё мужчина в чёрной одёже и разбирал сорочьи грамотки. Птица важно прохаживалась перед ним туда-сюда. Угли в остывшем очаге уже подёрнулись пеплом.

– Глава, мира в дому. Вот тот, кого ты приказал доставить. – Лесана кивнула на Славена.

Обережник оторвался от берестяных завитков и устало сказал:

– Мира. У Радая что ни грамота, то будто сорока набродила: ничего не разобрать. Садитесь.

Девушка садиться не стала, подошла к очагу, бросила несколько поленьев, подула на поседевшие угли и спросила просто, хоть и не к месту:

– Ты сегодня в трапезной был?

– Нет. – Хозяин покоев потёр лицо и обратился к тому, кого она привела: – А ты, значит, Славен?

– Значит, да, – ответил мужчина, глядя в уставшее лицо главы Цитадели.

Славен был удивлён. Он ожидал увидеть либо убелённого сединами старца, либо могучего головореза, а напротив сидел человек одних с ним вёсен, вовсе не богатырского сложения. Нешто он держит крепость?

– Есть хочешь? – спросил тем временем обережник.

Растерянный и сбитый с толку, Славен медленно кивнул. Он приготовился, что с ним сызнова будут говорить, как со скотиной, обольют презрением, а вышло иначе. Может, подвох? Пока он лихорадочно над этим размышлял, хлопнула дверь. Это Лесана вышла из горницы.

Колдун по имени Тамир сидел в углу и сверлил ходящего глазами.

– Как вы про меня узнали? – задал Славен самый важный для себя вопрос.

– Мальчишка из ваших указал. Лесана его поймала по осени в одной из разорённых весей. Он трусоват и толком ничего не знает. Вспомнил лишь про тебя, подсказал, где искать. А я отправил сторожевиков из ближайшей тройки. Мне надо поговорить с кем-нибудь, кто в ясном разуме.

– Понятно. – Славен вздохнул. – О чём же ты хочешь поговорить?

– О Лебяжьих Переходах. О тех, кто там живёт. О таких, как ты. Хочу понять. Как ты умудрился столько вёсен прожить с женщиной и не загрызть её? Способны ли на это остальные? Много ли таких? Что у вас думают о Сером?

Славен растерялся. Этот человек вёл себя слишком просто, говорил с ним как с равным. Но вопросов задал слишком много и просил о немыслимом – рассказать про стаю… Да, глава Цитадели казался обычным мужиком, уставшим от усобиц и потерь, забывающим поесть или выспаться. Но Славен понимал: думать так – ошибка. Потому что вот эти пальцы, перебирающие тонкие завитки берестяных грамоток, запросто могут озариться мертвенным сиянием дара. И тогда – смерть.

Опять хлопнула дверь. Вернулась Лесана с корзиной в руках, подошла к столу, согнала сердито застрекотавшую сороку, постелила чистую холстину, взялась доставать горшки, миски, хлеб.

Глава задумчиво отложил прочитанную берестяную грамотку и уже собрался взять следующую, но девушка, словно этого и ждала, тут же вложила в его освободившуюся руку ложку. Видать, опасалась, что, ежели этого не сделать, он так и не поест. Обережник усмехнулся, а потом кивнул Славену.

– Садись ближе. – И добавил, обращаясь к Лесане и её спутнику: – А вы ступайте.

Они вышли. Едва спину перестал прожигать взгляд колдуна, дышать сделалось легче.

Славен, будто во сне, взял ломоть хлеба и спросил:

– Как тебя называть?

– Клесхом, – спокойно ответил глава.

– Диковинное имя… – растерянно произнёс собеседник.

– Северное. Я вырос у Злого моря.

Происходящее казалось вымыслом. Они сидели рядом и ели. Славен даже не разобрал, что именно: слишком уж чудной была сама трапеза.

– Как думаешь, что скажет твоя жена, коли узнает, с кем жила все эти годы? – спросил вдруг Клесх.

Вот оно! Славен напрягся. Отложил ложку, посмотрел исподлобья на человека.

– Не знаю. Хотел бы узнать – рассказал бы. – А потом глухо добавил: – Она бы не поняла. И никто бы не понял.

– Почему? Я вот сижу, ем с тобой, разговариваю. И мне всё равно, что ты ходящий.

Мужчина усмехнулся.

– Тебе оттого всё равно, что ты обережник. Ежели дёрнусь, ты тот же миг даром меня приложишь. Или вовсе убьёшь.

– А ты дёрнешься? – спросил Клесх с удивлением.

– Нет. – Собеседник покачал головой и добавил: – Пока в разуме, нет. Но луна подойдёт, рассудок начнёт мутиться.

– И как же ты держался рядом с человеком живым?

– Уходил. Говорил, что на охоту.

Глава усмехнулся.

– Даже не врал. А как же в дни, когда охоты нет? Когда непогода и из дому не сунешься?

Славен уронил взгляд в пол.

– Ты кусал жену, – понял обережник.

Ответом ему сызнова стала тишина.

Какое-то время мужчины безмолвствовали. Есть Славен больше не мог: кусок в горло не лез. Да и человек, сидящий напротив, тоже, видать, забыл про трапезу.

Наконец глава отодвинул в сторону горшки и произнёс:

– Скажи своей жене, кто ты.

Славен вздрогнул и медленно поднялся со скамьи.

– Зря я вам доверился. Надо было бежать. Всё одно остался бы ни с чем: без жены, без дома. Да понадеялся, дурак, что поймёте…

Клесх смотрел на него снизу вверх, словно не замечая зарождающегося в тёмных глазах гнева.

– Твоя жена тебя любит. Знает много вёсен. Но от неё понимания ты не ждёшь. А от меня и других обережников очень его хочешь. Мы должны видеть в тебе человека, относиться как к себе подобному. А она?

Взгляд Славена стал колючим и злым.

– Ты взаправду разницы не понимаешь? Или насмехаешься?

– Я объясняю, почему в вас, ходящих, не замечают людского. И не будут замечать, покуда сами не принудите. Скажи жене, кто ты. В казематах узников у меня в достатке. Тебя я туда сажать не хочу. Нет надобности вроде. Но ежели ты хочешь жить как человек, то и веди себя по-людски.

– Да что вы все пристали к моей