Огни над волнами - Андрей Александрович Васильев

думает, что это крайне правильный подход. Как по мне, глупость несусветная, должники — они хуже врагов. Враг — он тебя ненавидит от всего сердца за то, что у тебя есть все, что нужно ему, и открыто об этом говорит. А должник тебя ненавидит за то, что ты сделал ему добро, и всегда молчит про это, изображая дружбу. Потому враг может в случае твоего поражения проявить благородство и сохранить тебе жизнь, а должник никогда этого не сделает. Ты ему живой не нужен, даже для глумления.

— Тонко, — признал я.

А что? Все так и есть.

— Так вот она может думать, что я общаюсь с Гаем и донесу до него эти слова, — продолжил Ворон. — А он, насколько я знаю, тоже метит в это самое кресло. Как, к слову, и Эвангелин.

— И Виталия, — продолжил я его речь непроизвольно.

— Именно, — подтвердил Ворон. — Они сцепятся, а большего Вит и не надо. Пока двое дерутся, третий будет спокойно идти к своей цели. Хотя это предположение как раз на воде вилами писано, слишком много «если». Если я общаюсь с Гаем, если испытаю желание ему что-то сообщить, если ты вообще мне это все расскажешь… Думаю, просто подшутила она над тобой. Точнее — надо мной.

Да, как же! Как раз все именно так и есть, только наставник тут ни при чем. Я Агриппе внешность своей нечаянной любовницы не описывал, так что мастер Гай будет уверен, что я общался именно с Эвангелин, тем более у них давнишние трения, и такой ее интерес ко мне полностью оправдан. А это значит, что они скоро сцепятся не на жизнь, а на смерть. Ну а Виталия получит желанную фору.

Тонко. Вот же тварь! Когда все всплывет, мастер Гай наверняка сначала будет рвать и метать, а после начнет искать крайнего. И долго ему искать не придется. Ей-ей, лучше бы я молчал. Результат был бы тот же, но я хоть не знал бы ничего. Нет, я давно усвоил тот простой факт, что закрывать глаза в преддверии беды — это величайшая глупость, но в данном случае это был бы лучший выход. Все равно я себе помочь в этой ситуации никак не могу и теперь только нервы буду жечь, представляя, что со мной сделает мой наниматель.

— Повеселил. — Ворон хохотнул. — Вот правда повеселил. Опять же вкусил прелестей Виталии. Между прочим, она среди наших девушек была самая красивая, к ней под бочок многие пытались подкатиться, но в те времена она была очень разборчива. Что ты хотел — дочка герцога как-никак. Ее отец был большим вельможей в Ферлинге, если не ошибаюсь, советником тогдашнего короля.

Я безразлично пожал плечами. После этого лета почтения к титулам у меня серьезно поубавилось. Да и не у меня одного. Все мы из мяса и костей, и принцессы и нищие. И смерть нас забирает тоже одинаково — раз и навсегда, разница только в тех способах, которые она использует. Кому-то — арбалетный болт в грудь, кому-то — нож под ребра. А в остальном — одно и то же.

— А вообще хорошо, что я сюда от всего этого сбежал, — внезапно сменил тему разговора и тон Ворон, снова берясь за бумаги покойного Августа Туллия. — Никогда я этой грызни за кресла совета и власть не принимал. Понимать — понимал, но лично мне этого не надо. И тебе, фон Рут, я советую в подобном не участвовать, себе дороже выйдет.

— Да мне бы посох получить, — я потупился, — и больше мистресс Виталию на своем пути не встретить. Мастер, а правду она сказала, что убить меня у нее руки коротки?

— Правду. — Ворон оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на меня. — Чистую. Есть такая традиция. После инициации, с того момента, как ты стал подмастерьем, другой маг не вправе убить тебя без моего на то соизволения. Вообще-то традиции нужны для того, чтобы их разрушать и нарушать, но не в этом случае. Такое правило ввели боги, и за его нарушение с виновника спрашивают лично и очень строго, по крайней мере, так об этом написано в летописях. Врут эти летописи или нет — неизвестно, но проверять подобное не станет никто, себе дороже может выйти. А ну как правда? Причем там еще и кара не указана, что особенно пугает. Боги жестоки и изобретательны, это все знают. Так что можешь спать спокойно — пока ты подмастерье, тебе ничего не грозит, в магическом плане, разумеется. Вот получишь посох — тогда да, тогда берегись.

Ну, хоть что-то. И вот как тут замок покинуть? Да никак.

Ворон помахал рукой, давая мне понять, что разговор окончен, и углубился в чтение свитка, время от времени негромко хихикая. Как видно, его собственные грехи, перечисленные в допросных листах, вызывали у него не страх, а приступы веселья. Вот такой у нас наставник, орден Истины для него развлекатели.

Только выйдя из залы, я понял, что мою рубаху можно выжимать, — она от пота промокла насквозь.

— Чего он тебя оставил-то? — сразу обступили меня мои недавние спутники, как только я появился во дворе.

— Вопросы разные задавал, — процедил я и обвел их тяжелым взглядом. — Кто как себя показал в странствиях. Так и сказал: «Тебе, фон Рут, верю, как себе, так что говори, кто чего стоит».

— Не придуривайся, — немедленно приказала мне Аманда. — У тебя такое даже Тюба узнавать не станет, а он простак из простаков.

— Да про Августа Туллия расспрашивал, — сменил тон я. — Сумка-то его у меня была, вот, видно, от этого Ворон и оттолкнулся. Что знал — рассказал. А где Гарольд?

— Да вон он. — Аманда с неудовольствием ткнула пальцем на стоящую в отдалении от всех парочку. — Что-то она ему нехорошее говорит, видишь, у Монброна лицо какое.

Я поразмыслил секунд десять и направился к ним. Интересно же, о чем речь идет. Да и права Аманда — лицо у моего друга было сильно невеселое, а значит, следовало узнать, в чем дело. В крайнем случае шуганут на подходе.

Да и вообще, все, что связано с Рози, мне небезразлично. Это еще одна неприятная часть моего нынешнего бытия. Нет, не сама Рози, которая, кстати, у меня никакого отторжения не вызывает. Как ни странно,