Княжич, Который Выжил - Григорий Володин

Мама оглядывается по сторонам:

— А где госпожа директор?

И тут, как по заказу, в дверях появляется княжна Матрена Степановна Ильина. Легка на помине.

— Ирина Дмитриевна, поздравляю! Вы воспитали настоящих храбрецов! — с порога заявляет она. — Княжич Вячеслав вместе с Ксенией Тимофеевной совсем не испытали шока во время инцидента.

Ох, вы мне льстите, госпожа директор. Ещё был Артём, да и «работяшкам» почти не досталось.

Мама улыбается, погладив меня по голове:

— Да, они у меня очень храбрые. А что случилось?

Ильина устало вздыхает, как человек, которому уже десятки раз пришлось объяснять одно и то же:

— Ой, случилось много чего, Ирина Дмитриевна. В столовой неожиданно полопались лампочки, и в тот же момент в связи с затмением в помещении стало кромешно темно. А затем кто-то, будь он неладен, подкинул дымовую шашку с алхимическим дымом. Газ вызвал галлюциногенный шок у части детей.

Мама зависает, бегло окидывает раздевалку и только теперь замечает, что часть детей в совершенно разобранном состоянии: кто-то всхлипывает, кто-то забился в угол, а Денис Миронов вообще сидит на полу, утирая слёзы рукавом.

— Это… паюююк! — всхлипывает он. — Он боююююююзный… стасьный… ОГЛООООМНЫЙ!

— Паук… лампочки… говорите? — бормочет мама, причём голос у неё становится подозрительным. Она переводит взгляд на меня.

Ну а я что? Я тут же вспоминаю, что шнурки-то, оказывается, завязаны недостаточно крепко. На улице ведь тёмно, затмение, сами понимаете. Не хотелось бы навернуться. Безопасность — превыше всего. Сосредоточенно наклоняюсь и начинаю их перешнуровывать, делая вид, что вообще не в курсе, о чём тут речь и при чём тут паук.

— Что вы сказали, Ирина Дмитриевна? — переспрашивает княжна Ильнина, не сводя с мамы взгляда.

— Произошедшее ужасно, — тяжело вздыхает княгиня Опаснова, трагически качая головой. — Бедные детки. Даже не представляю, кто это мог устроить.

Ну, с мамой в разведку хоть сейчас — не сдаст, проверено.

— Не беспокойтесь, Ирина Дмитриевна. Инцидент уже урегулирован, — произносит Ильина, делая вид, что всё под контролем, хотя по глазам видно — ещё чуть-чуть, и заорёт в потолок. Выдержка у княжны всё же железная.

— Хорошо, что всё в порядке… — медленно произносит мама.

— Да, Слава Богу, что никто не пострадал, — подхватывает Ильина, а затем добавляет, прищурив подведенные глаза: — Кстати, а вы как Алхимик не могли бы предположить, какой галлюциноген мог быть использован в дыме? Возможно, это был «Небесный туман»? Или «Миражная дымка»? Или что-то еще?

Мама качает головой:

— К сожалению, не могу так сходу сказать…

Ильина многозначительно смотрит на меня. Прямо сверлит взглядом, будто бы уже сложила картину, но не хочет озвучивать вслух.

— Это явно чей-то розыгрыш. Уверена, что наши следователи выяснят, что это был за галлюциноген и выйдут на виновника. Чистосердечное признание сильно бы облегчило ему жизнь. Вы согласны, Ирина Дмитриевна?

Слишком уж сильно она надеется, что я подниму руку и во всём признаюсь. Шиш тебе, княжна. Контору я не сполю и друзей не подведу. А галлюциноген можете искать сколько угодно. Его все равно там не было, хех.

Мама рассеянно кивает:

— Да… наверное…

Ну, всё достаточно с нас Ильиной.

— Ма, пашли уже! — решительно беру княгиню Опаснову за руку, другой — хватаю за ладонь Ксюню, и веду своих женщин к выходу.

— Пака, гаспажа дилектол, — напоследок бросаю я.

Семён послушно двигается следом, его могучая спина заслоняет нас от змеиного взгляда Ильиной.

Мама облегчённо выдыхает:

— Да-да, Слава.

Прежде чем уйти, она оборачивается и с вежливой небрежностью добавляет:

— Правда, мы пойдём тогда. Матрёна Степановна, до свидания. Сообщите, когда завершится расследование инцидента.

— Непременно, Ирина Дмитриевна, — отвечает Ильина, провожая нас долгим, задумчивым взглядом, который обещают, что мы ещё об этом поговорим. Очень буду рад.

Стоит нам только сесть в машину, как мама тут же разворачивается ко мне с Ксюней и в голосе у неё появляется то самое инквизиторское «ну-ка признавайся»:

— Что ты смешал в дымовой шашке, Слава⁈

Я невозмутимо пожимаю плечами, будто и правда ничего особенного не произошло, и выдаю:

— Сахал и зпички. Еще Лупа.

Мама моргает. Потом с облегчением выдыхает и откидывается на сиденье.

— Фух. Значит, зелье никто не определит.

Ну да. Лупа — это раствор, который абсолютно безобиден. Его состав — не уникален, а сам он выветривается через полчаса. Ни одно расследование, никакие анализы не смогут точно установить, что это было. Будет куча версий, но ничего конкретного.

— Слава, но как же твои взрывы! Никто не должен знать, что ты Разрушитель! — всплескивает руками мама.

— Ма! Кода я ласбивал лампи, нико не видел! — отвечаю я с полнейшей уверенностью в том, что не оставил улик. Пусть я не тёмник, но и не световик, чтобы палиться так глупо. — А так как у мя ядло Алкимика, нико и не подюмает, что я умею их збивать!

Мама смотрит на меня с выражением «это утешение или мне пора волноваться ещё больше?».

— Нико не поймаит и Дена, он сщас у Атёма в штанах, — добавляю я, вспоминая про паучка. — Кстати-и, мам, нано ево заблать!

В принципе в раздевалке я уже мог бы забрать Дена у Артема, но не стал рисковать. Вдруг бы Ильина нашла повод провести осмотр моей одежды. Вот бы было попадалово. Сейчас княжна ищет галлюциноген в остатках шашки, а всё дело-то в «Лупе» и Дене.

Мама устало качает головой, массируя пальцами висок.

— Час от часа не легче…

Почему она волнуется? Всё же сработало. Система разрушена. Я гордо расправляю плечи:

— Я не папался!

Мама явно не обрадовалась:

— Что значит, «не попался»? Не о том ты думаешь, Слава. Ты зачем это вообще устроил?

Ах, точно. Мама же не знает про систему и ее козни. Ну, да с ее стороны я выгляжу мелковозрастным вандалом и хулиганом.

— Сядик обижяял Ксюню.

Мама моргает. Один раз. Второй.

— Что?

Поворачиваюсь к Ксюне, требовательно киваю, ожидая подтверждения.

— Ксю, плавда же?

Ксюня тут же утвердительно кивает, её пухленькие губы поджимаются в обиженную складочку, а щёчки слегка раздуваются от негодования:

— Плавда! Сааадик плохой!

Мама резко меняется в лице. Её взгляд темнеет, во всём облике появляется угрожающая собранность.

— В смысле, обижал? Что случилось?

Ох, мама закипела. Я хотел избежать жалоб. Но уже