Валентин Холмогоров - Третья сила

И главное, что мне делать теперь? Высовываться в ментал как-то боязно. Но ведь придется – перед тем как ехать к Лукавому «сдаваться», нужно выяснить, сумею ли я вновь сбежать. Не хотелось бы оказаться запертым в камере без возможности уйти в любой момент через тонкий мир. К хорошему привыкаешь быстро.

Аналитики дружно выдают грозные прогнозы. Мимо внимания обывателей благополучно прошел тот факт, что впервые столкнулись интересы правителей людей и всей расы псионов. Обернется ли война с Кругом началом долгого противостояния, или компромисс будет все-таки найден – неизвестно. Ясно одно: ближайшие лет десять станут определяющими для всего человечества. Либо начнется война, победителей в которой не будет, либо на свет божий родится новая концепция общества, пригодного для сосуществования обеих рас. Отсидеться в институте не получится. Меня, как одного из самых авторитетных – и одиозных – псионов, обязательно припрягут к работе. Тот же Призрак со свойственным ему хитроумием найдет способ использовать меня в качестве мирового пугала, или Студент, подозрительно тихо ведший себя во время кризиса, включит в свои далеко идущие планы… Что опять-таки возвращает к вопросу об умении быстро бегать и покидать тщательно спроектированные темницы.

Присыпанная темным гравием аллея уходила меж ровных рядов могил прочь, низкие, склонившиеся над землей деревья прятали надгробия и кресты в медленно подступающей темноте. Внезапно вечернюю кладбищенскую тишину нарушил низкий, гулкий удар колокола, затем еще один и еще. Я ускорил шаг.

Маленькая деревянная церквушка пряталась чуть в стороне от основной дороги, и я, наверное, прошел бы мимо, даже не заметив ее, если бы не размеренный голос колокола, раздававшийся из-под тесного купола звонницы. Поднявшись по ступеням на низкое крыльцо, я толкнул аккуратно прикрытую дверь и шагнул в теплый, пахнущий ладаном и воском полумрак.

Признаться, в православных церквах я бываю нечасто: обычно для этого не складывается подходящего повода, однако нынешний визит показался мне как нельзя более уместным. Внутри помещение храма казалось даже меньше, чем снаружи: во время службы тут, должно быть, тесновато. Установленные на полу светильники разливали вокруг уютный теплый свет, возле икон тлели лампады, бросая на резной иконостас причудливые движущиеся тени. Я подошел к стоявшему возле входа небольшому столику, за которым сидела сгорбленная старушка в платке, купил несколько свечек – и направился в самый дальний придел храма, прочь от посторонних глаз. Оглянувшись по сторонам, я в задумчивости остановился возле установленного в нише большого деревянного распятия, перед которым колыхалось и потрескивало пламя десятка разнокалиберных свечей. Мне всегда казалось, что диалог с Богом должен вестись от сердца, а заученные однажды фразы вряд ли способны сделать его более осмысленным. В сущности, я и сейчас так думаю. Поэтому просто стоял в тишине.

– Здесь люди поминают своих усопших и молятся об их упокоении, – раздался рядом вкрадчивый и тихий голос.

Я, мгновение поколебавшись, обернулся, кивнул. За моей спиной стоял священник в золотистом облачении: густая борода ниспадала на украшенный яркой серебряной вышивкой стихарь, а в висках, вторя этому серебру, отчетливо проступала седина.

– Полагаешь, лучше молиться за живых? – с интересом разглядывая своего давно не виденного собеседника, откликнулся я.

– Мертвые уже в руках Всевышнего, судьба же живых порой непредсказуема и неисповедима. Кому, как не тебе, лучше об этом знать, Аскет.

– Не знал, что ты служишь здесь, Плетка.

– С твоего позволения, отец Авраамий, – чуть наклонил голову набок священнослужитель, которого я знал когда-то под совершенно другим именем.

Он изменился, сильно изменился за минувшие десять лет. Немного располнел, совсем чуть-чуть постарел. И только глаза остались прежними, острыми и пытливыми.

– Живые способны позаботиться о себе сами, – возразил я.

– На все воля Господа, – мягко улыбнулся мне в ответ отец Авраамий.

Пожалуй, все-таки он изменился в лучшую строну. Когда мы виделись в последний раз, то наговорили друг другу много лишнего и расстались совсем не по-дружески. Я считал его предателем, бросающим боевых товарищей в трудную минуту, он меня – слепцом, ведущим доверившихся ему людей прямо в пропасть. Мы оба стали другими. Теперь я не вижу в псионике панацеи от всех бед и более осторожен в использовании своих способностей. Плетка… Он тоже со многим примирился и не походит на фанатика. По крайней мере, в его ауре нет желания убеждать любой ценой.

– Вот как? Хочешь сказать, что вся эта бойня, в которой полегло столько народу, тоже свершилась благодаря божественному провидению? Любопытно тогда узнать, в чем же ее сокровенный смысл.

– Ты не понял, – печально и немного устало покачал головой Плетка. – Ты так ничего и не понял. Когда десятилетие назад на земле возникли первые Гнезда и стали появляться псионы, мы восприняли это как дар свыше. Новые возможности, новая сила, новые знания. Человечество ступило на иную ступень своего развития… Только вот это не дар, друг мой. Это – испытание.

Появление людей, наделенных пси-способностями, не было естественной эволюцией, Аскет. Оно стало революцией. Нарушением законов нашего мира. Думаю, человечество и без того породило бы псионов, но их появление должно было произойти само собой, естественным путем, спустя тысячу, а может быть, десять тысяч лет. Вторжение просто форсировало этот процесс, перебросило нас через ступеньку, фактически создав на пустом месте новый биологический вид. Да, псионика помогла людям справиться с пришельцами, но носителей сверхспособностей с каждым днем становилось все больше. А природа не терпит нарушения ее законов. Природа – это тщательно сбалансированная система, которая сама стремится вернуться в устойчивое состояние при малейшем смещении баланса сил. Как только на земле растет число насекомых, уничтожающих растения и посевы, тут же нарождается множество истребляющих их птиц. Следом за размножающимися грызунами увеличивается популяция мелких хищников. Численность самого человечества мир регулирует вспышками новых, не изученных пока заболеваний. С появлением псионов, которым не страшны ни болезни, ни старость, природа создала хозяев и координаторов, устойчивых к ментальным воздействиям и знакам. Их никто не выращивал искусственно, никто не ставил над несчастными людьми бесчеловечных экспериментов. Их породил сам наш мир, Аскет. Породил, чтобы уничтожить вас. И вся ваша война – не более чем борьба за существование двух конкурирующих видов.

Что ж, псионы оказались сильнее, и баланс сил вновь изменился в вашу сторону. Вы честно выиграли это сражение, Аскет. Но, боюсь, проиграли войну.

В чем-то он прав. Сказанные Плеткой слова неожиданно расставили все по своим местам, сложив в моей голове отдельные, разрозненные до того факты и фрагменты знаний в единую и целостную мозаику. Мир, планета Земля разумна своим непонятным нам разумом. Она могла предвидеть и приход чужаков и заранее изыскать способы им противодействовать. Вот только заготовки эти оказались не нужны – ушлым своим умом люди нашли иной путь, более эффективный и быстрый. Удачная случайность позволила нам появиться на свет. Поэтому Круг развивался медленно, поэтому основным оружием и защитниками планеты стали мы, псионы.

Война закончилась, чужаки ушли. У мира исчезла надобность в псионах, и он совершенно отчетливо дал нам это понять. Жаль, но мы в очередной раз не восприняли его очевидного намека всерьез.

Поневоле вспоминается переехавший в Подмосковье дядя Саша. Вот какими мы должны были стать, вот кто является новой ступенью в эволюции. Точнее говоря, тем самым блином, который всегда выходит комом. Интересно, каким бы он вырос, сумей в детстве избегнуть внимания врачей? Есть ли еще такие, как он? И осталась ли у природы в них нужда, после нашего-то возникновения?

– Что же теперь? – спросил я.

– «И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле… – задумчиво произнес, устремив взгляд куда-то вдаль, отец Авраамий. – И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его…» Наш мир в любом случае обречен, Аскет. Просто теперь это, возможно, произойдет чуть-чуть раньше.

Все-таки Авраамий слишком пессимистичен. Круг должен был стать противовесом псионам, но теперь он уничтожен. Значит, на его место придет что-то другое, или сам он возродится в новом облике. Хотя теперь, лучше понимая картину произошедшего, я сожалею о том, что игнорировал посылаемые мне подсказки и не попытался найти с хозяевами Круга общий язык.

Кажется, у меня появилось чертовски много работы. Разобраться с личными вопросами, найти способ защиты от новых методик воздействия на человеческий разум, попытаться, пусть с опозданием, наладить контакт с остатками Круга… Искать таких, как интеллигентный алкоголик Мельник. Ждать появления иных. Наблюдать. Действовать. Я внезапно понял, что стою и улыбаюсь как дурак.