"Война двух королев - Третий Рим". Компиляция. Книги 1-18 - Дмитрий Чайка

диадему, а потом спокойно вышла на улицу. Увещевания Ансовальда и Мелантия, опасавшихся за ее жизнь, она пропустила мимо ушей. Будет она еще всякую деревенщину опасаться. Внутри нее все подрагивало от возбуждения. Она сотворила страшное. Такое, чего до нее еще никто не делал. Впрочем, королей прилюдно до нее тоже никто не резал. Она во многом опередила свое время. Королева вышла на крыльцо, и замерла, словно статуя. Франки застыли, замолчав. Коронованные особы еще не внушали того трепета, как это было в порядке вещей тысячей лет позже. Короли из рода Хлодвига запросто гостили у своих подданных, разбирали их жалобы, пили на их свадьбах и вместе с ними били врага на поле боя. Они были скорее племенными вождями, чем небожителями более поздних эпох. Но она… Она не на шутку пугала. В голубых глазах женщины, красота которой уже потускнела, читался недюжинный ум и решительность. И она не боялась их, толпу крепких воинов, не раз стоявших против врага в пехотном строю.

- Ты что-то хотел, славный муж? – спокойно спросила она. – Или горе по умершему епископу помутило твой разум?

- Много же ты совершила злодеяний на своем веку, но хуже всего то, что ты приказала убить святителя Божия. До сих пор ты такого еще не совершала. Да не замедлит Бог покарать тебя за кровь неповинную! Ибо мы все будем расследовать это злодеяние, чтобы тебе впредь неповадно было совершать такие ужасные дела, - ответил ей Ингомер.

- Я невиновна, - спокойно ответила королева. – И в этом я клянусь тебе святым Мартином.

- Ты еще и в святотатстве виновна, лгунья проклятая! – сплюнул франк и начал поворачивать коней. – Поехали отсюда, я все сказал этой твари!

- Может, ты окажешь мне честь и отобедаешь со мной? – все также спокойно ответила Фредегонда. – Преломи со мной хлеб[99].

- Не буду я с тобой обедать, - упрямо ответил ей Ингомер. – Не будет у меня с тобой мира!

- Тогда хоть вина выпей, - предложила ему королева. – Негоже нам, как хозяевам, отпускать тебя без угощения.

- Вина выпью, пожалуй, - сказал после раздумья франк. – А лучше полынной настойки[100].

- У нас она на меду, тебе понравится, - ласково улыбнулась ему королева. – Хуппа, угости славного мужа и его людей.

Граф-конюший налил чашу, и подал ее Ингомеру. Тот осушил ее, крякнув от удовольствия. Настойка и, впрямь, была хороша. Внезапно на лице его появилось удивленное выражение, и он стал массировать верх живота.

- Не смейте это пить! Тут что-то нечисто! – и он скомандовал: - Уходим отсюда!

Сопровождающие его люди недовольно зашумели, но не посмели ослушаться. Они так и уехали с недовольными лицами, проклиная про себя хозяина. Впрочем, недовольство быстро их покинуло, когда через четверть часа Ингомер упал под копыта собственного коня. Он был мертв.

***

Две недели спустя. Орлеан.

Съезды знати все еще проводились дважды в год, как это было принято по древнему обычаю. Правителей из рода Хлодвига замшелые порядки сильно тяготили, но отказаться от этого никто их них пока не рискнул. Даже король Хильперик, которому море было по колено, покорно сидел и слушал, когда какой-нибудь деревенский сотник изволил говорить в этом высоком собрании. Ранней весной общинники выходили на «мартовское поле», где обязаны были продемонстрировать свое вооружение, и тогда же короли собирали сильных людей из своих земель. Вот и сейчас…

Король Гунтрамн вершил суд. К нему шли люди, что не получили удовлетворения в судах графств или знать, которая считала ниже своего достоинства, если ее судили какие-то там центенарии и собрание черни. Старые обычаи трещали по швам, а резкое обогащение королевских лейдов и графов разделило общество, создав в нем высших и низших. Да еще и появление земельных аллодов привело к тому, что общинную землю стали захватывать все, кто чуял свою силу. Вот об этом то и шла сейчас речь.

- Государь, - склонился перед ним истец. – Я прошу вашей защиты в деле об убийстве моей родственницы Домнолы, вдовы Нектария. Ее земли захвачены, а она сама убита.

- Это какой Нектарий? - поинтересовался Гунтрамн. – Который после смерти моего брата Хильперика его окорока и вина украл? – По залу покатился смешок.

- На него наговаривают, мой король, - щеки истца заалели, как мак. – Но муж моей сестры служил покойному королю.

- Продолжай, - хмыкнул Гунтрамн. – Он прекрасно помнил эту историю и не раз смеялся над ней.

- Ее земли захватил Бобон, референдарий королевы Фредегонды. Он под страхом смерти запретил ей входить в них. А ведь эти земли ей достались от отца!

- Это так? – повернул король голову в сторону камерария, который заведовал всеми налогами, и должен был знать об этом. Камерарий подтвердил сказанное, а истец продолжил.

- Когда же Домнола отвергла его наглые притязания, и вошла в свой же виноградник, то Бобон прискакал с отрядом и убил ее. С ней были убиты и все ее слуги.

- Что ж, - сказал после раздумья король. – Земли вернуть родственникам, а с Бобона взыскать вергельд по закону. Если не заплатит – его имущество в казну.

Истец вышел, кланяясь с благодарностью, а король махнул рукой референдарию по имени Лицерий, который вел заседание.

- Следующий! – крикнул тот.

Следующим был епископ Ле-Мана[101] Бертрамн, назначенный недавно на кафедру одного из самых неспокойных приходов. Он сменил на этом посту епископа Бадегизила, который отошел в мир иной пару месяцев назад. Покойный был костью в горле бургундского короля уже много лет. Буйный пьяница, грабитель и насильник терроризировал свой город, и никакой управы на него не было. Суеверный король боялся связываться с епископами, а этот хотя бы не был изменником, и Гунтрамн терпел его, уповая на божье правосудие. Бадегизил был когда-то майордомом старого короля Хлотаря, и его капризом был назначен на кафедру Ле-Мана, пройдя за сорок дней все церковные чины[102]. Горожане, получив вместо благочестивого епископа этого зверя, взвыли, и засыпали короля жалобами. Впрочем, тот их проигнорировал. Епископ грабил и избивал прихожан, приговаривая при этом: «Если я стал епископом, мне теперь не мстить за свои обиды, что ли?». От заповедей господних этот человек был весьма далек, а обидеть его было на диво легко. И если кто-то и был хуже, чем покойный Бадегизил, так это его