Михаил Каштанов - Союз нерушимый...

'Бульдожья хватка. Настырные черти' — уважительно подумал Слащев. Можно было, конечно, попытаться влепить тяжёлую бронебойную пулю сквозь приоткрытую бронированную шторку мотора или в смотровой лючок водителя. И стрелок, так или иначе, попал бы. Но, во-первых, Слащев не был на сто процентов уверен в успехе этого дела, а во-вторых, в ответ можно было получить очередь из обоих пулемётов, установленных в башне. Одним из которых был крупнокалиберный 'Виккерс' и играть в лотерею на открытой местности с этой машинкой было чрезвычайно глупо. Пятясь, пятёрка сползла с верхушки холма и, пригнувшись, побежала к машине. Они уже подбегали к своей машине, когда услышали раскатистый грохот 'крупняка' — англичанин оказался предусмотрительным и решил-таки 'причесать' гребень крупным калибром. На всякий случай, так сказать.

— Ходу, Архип, ходу! А то он нас сейчас в капусту нашинкует. Но совсем не отрывайся, маячь на пределе видимости.

Гонка с преследованием продолжалась минут тридцать. Видимый на пределе дальности и периодически пропадавший из виду 'Адлер' раздражал преследователей и заставлял выжимать из мотора бронемашины всё, что можно. И что нельзя тоже. Попытались даже стрелять из 'Виккерса', что на таком расстоянии и при такой тряске было совершенно бесполезно. И хотя те, кто сидел в преследуемой машине, это прекрасно понимали, тем не менее, спокойствия это им не добавляло. От шальной пули не застрахован никто, а даже на излёте 12,7 мм способны натворить не мало дел. Наконец, радист, прижимавший наушники к ушам, с плохо скрываемой радостью выкрикнул:

— Командир, есть сигнал!

Слащев, стараясь не показывать виду, потому, что командир ОБЯЗАН быть ВСЕГДА спокойным, выдохнул сквозь зубы:

— Гони, Володя. Теперь отрывайся и гони.

Архипов, уже чувствовавший, как судорога начинает сводить ногу, с облегчением утопил педаль газа в самый пол. Рыкнув мотором и выбросив из выхлопной трубы клуб дыма, машина, словно почувствовав нетерпение пассажиров, рванулась вперёд. Ещё с десяток километров и справа появились капониры разоруженной турецкой береговой батареи. Одной из тех, что гвоздили по английскому десанту, пытавшемуся высадиться на берег в 18-м году. Англичане тогда умылись кровью и в отместку, когда получили-таки власть в Турции на короткое время до прихода Кемаля — Паши, решили разоружить так досадившие им батареи. Причём демонтировать орудия и очищать артиллерийские погреба в виде милостыни предложили русским белогвардейцам, успевшим эвакуироваться из Крыма. Платя за работу пустой похлёбкой, только чтобы не подохли с голоду.

Когда машина сворачивала на засыпанную щебнем дорожку, ведущую на внутреннюю территорию батареи, Слащев успел увидеть торчащий из ближайшей к дороге бойницы ствол ПТР с квадратным набалдашником пламегасителя. Значит, еще одно ПТР должно было располагаться в вырытом уступом вправо окопчике с правой стороны дороги. Классика засады — когда 'Ланчестер' схлопочет 14,5-мм 'подарок' от первого ружья, ему некогда будет внимательно смотреть по сторонам. И, значит, гарантированно 'угостится' от второго прямо в бок, практически в упор. И не один раз, поскольку противотанковое ружьё Симонова, хотя и требовало вручную передёргивать затвор, зато имело пристёгиваемый сбоку магазин на пять патронов. Но ведь и первое ПТР молчать не будет. А дальше понятно — от десятка таких 'подарков' английский броневик имеет все шансы просто рассыпаться. В подобной ситуации и лёгкому танку мало не покажется.

Свернув на площадку, над которой была натянута лёгкая маскировочная сеть, автомобиль остановился. Бойцы разбежались по заранее определённым местам, а Слащёв вместе с Архиповым направился к сидящему на раскладном стуле перед входом в каземат седому человеку, одетому в форму полковника турецкой армии. Рядом с ним стоял Блюхер, державший в одной руке термос, а в другой походную фляжку с болтающейся на цепочке крышкой. Сидевший же обеими руками держал крышку от термоса и маленькими глотками отпивал из неё горячий кофе с коньяком. Завидев идущих командиров, он резко встал, едва не расплескав напиток. Оглянувшись по сторонам, поставил крышку на ступеньки входа, принял строевую стойку и с сильным акцентом спросил по-немецки:

— С кем имею честь?

— Прошу нас извинить, господин полковник, но времени представляться, у нас не было. Командир отряда особого назначения капитан Слащев. По поручению Советского правительства и по личной просьбе генерала Чакмак — Паши имею задачу освободить Вас из-под ареста и доставить на территорию, контролируемую войсками, сохранившими верность Турецкой республике. В штаб генерала Чакмак — Паши.

— Могу я узнать Ваши дальнейшие действия?

— Безусловно, господин полковник. Сейчас мы полностью нейтрализуем преследователей и с наступлением темноты переместимся ближе к побережью.

— Нейтрализуете?

— Да, господин полковник. Поэтому во избежание любых неожиданностей прошу Вас пройти в бункер. Преследователи минут через десять будут здесь.

Скорее всего, командир преследователей не вляпался бы в засаду как кур в ощип, он уже показал, что не дурак. Но попробуй сохранить хладнокровие, когда этот чёртов автомобиль, за которым они гнались последний час и который, казалось, потеряли, снова замаячил вдалеке. Когда Архипов, исполнив роль приманки, вернулся к батарее, всё закончилось. 'Ланчестер' еще горел, исправное оружие выведено из строя, погибшие преследователи стащены к краю дороги и уложены в ряд. Выстроившись в колонну, три автомобиля направились в сторону побережья. И у каждого на крыше был закреплён длинный и узкий брезентовый тюк.

На этот раз Слащев поменялся местом с Блюхером и ехал вместе с турецким полковником. На самом деле это был не совсем полковник. Точнее, полковник, но в отставке и надевший форму только с введением в Турции особого положения. Они везли освобождённого из заключения Исмета Инёню — друга, соратника и приемника умершего несколько недель назад Кемаля Ататюрка. Инёню, воевавший вместе с Ататюрком в турецко-греческой войне и заслуживший своё имя после того, как войска под его командованием разгромили греков возле местечка Инёню, был последовательным сторонником Кемаля в его стремлении к союзу с Россией и Германией. И именно этим не устраивал англичан. Если бы в Лондоне понимали, что человек, возглавивший Турцию после смерти Ататюрка, будет более лоялен к интересам 'цивилизованного мира', то смена власти произошла бы кошерно: торжественные похороны 'отца всех турков', мавзолей, прочувствованная речь приемника над гробом основателя Турецкой республики, помощь 'цивилизованных стран', кредиты и тому подобное. Но Кемаль умел подбирать соратников и поэтому: 'преступная клика', мятеж, точнее 'восстановление конституционного строя', призыв к 'цивилизованным странам' ввести войска для защиты этого самого 'конституционного строя' и, само собой, 'наведение конституционного порядка'. Собственно, при любом сценарии премьер-министр, Инёню, конституционный приемник умершего президента, должен был умереть. Но проверенные на других странах сценарии с самого начала дали сбой. Наиболее боеспособные и подготовленные части турецкой армии с начала событий заявили о полной поддержке законного правительства Турции и удерживали всё северное побережье страны. Включая Стамбул. Генерал Чакмак — Паша уже объявил новое правительство незаконным, сформировал правительство в изгнании и призвал турецкий народ оказывать сопротивление незаконной власти. Центр же страны вместе со столицей находился во власти нового правительства. И это создавало определённые трудности для англичан, поскольку сноситься с этой территорией они могли только через Палестину. А в Палестине, бывшей территории османской империи, а ныне подмандатной Великобритании, стараниями Лондона вовсю кипел котёл противостояния сионистов и арабского мира. Сионисты при поддержке и с полного одобрения англичан демонстрировали арабам своё 'человеколюбие' и способы решения национальных проблем. Поэтому имели со стороны арабских народов, населявших Палестину, откровенные 'любовь' и 'понимание'. Представить, что случится с этим котлом, когда и если на эту землю вернуться или просто пройдут через неё турецкие войска, было совсем не трудно. Всё-таки арабы и турки были единоверцами, в отличие от сионистов, поклоняющихся только своему богу. Не считая мамоны, само собой.