Могучая крепость (ЛП) - Вебер Дэвид Марк

— Хорошо.

Это единственное небрежное слово прозвучало не от Трайнейра, а от более низкого, дородного, седовласого викария с тяжёлой челюстью, который не потрудился встать, когда вошёл Корис. Граф подумал, что нет никаких сомнений в его личности, хотя он был просто немного удивлён, осознав, что Жаспер Клинтан так полностью соответствовал описаниям, которые он получил. Вплоть до пятен, оставленных пролитой едой на его сутане.

«Должно быть правило, согласно которому настоящим злодеям не разрешается выглядеть как типичные злодеи», — подумал Корис и почувствовал, как по его телу пробежала лёгкая дрожь, когда он понял, как только что позволил себе описать Клинтана. На самом деле это не было неожиданностью; в конце концов, он двигался в этом направлении уже много лет. И всё же было странное чувство привязанности к этому моменту, как будто он пересёк какой-то невозвратный мост, даже если он был единственным, кто это понял.

«И тебе, чёрт возьми, лучше убедиться, что ты останешься единственным, кто знает, что ты сделал, Филип!» — напомнил он себе.

Судя по выражению лица Клинтана, ему было совершенно всё равно, что в данный момент происходит в голове у Кориса. И при этом он, похоже, не испытывал искушения выказать хоть какую-то любезность посетителю. Там, где глаза Трайнейра сохраняли холодное бесстрастие шахматного гроссмейстера, глаза Клинтана светились пылом фанатика. Пылом, который подтвердил давнее мнение Кориса о том, что Клинтан был, безусловно, более опасным из них двоих.

— Пожалуйста, садитесь, милорд, — пригласил Трайнейр, указывая на единственный стул со стороны Кориса за совещательным столом.

Это было самой простое кресло, которое Корис когда-либо видел в Храме — с прямой спинкой, совершенно без обивки, утилитарный предмет мебели. Оно, конечно, было далеко от похожих на троны кресел, в которых расположились Трайнейр и Клинтан, но когда он уселся в него, то чуть не вскочил на ноги от удивления, когда то, что казалось простой деревянной поверхностью, казалось, сдвинулось под ним. Она двигалась — текла — и он не мог удержаться от того, чтобы его глаза не расширились, когда кресло идеально подстроилось под конфигурации его тела.

Он поднял глаза и увидел, что Трайнейр задумчиво смотрит на него, и заставил себя улыбнуться Канцлеру. Это было выражение, в котором смешалось признание удивления с изрядной долей мальчишеского удовольствия, и Трайнейр позволил себе небольшой смешок хозяина, который успешно удивил гостя.

Как отметил про себя Корис, Клинтан — вероятно, предсказуемо — казалось, совершенно не обратил внимания на этот маленький момент.

«Лучше не предполагать ничего подобного, Филип, — сказал он себе. — Я бы ни капельки не удивился, если бы Клинтан уже давно понял, насколько полезным может быть, когда потенциальные противники недооценивают чью-то наблюдательность. Единственная вещь в мире, более опасная, чем дурак, особенно когда дело доходит до „большой игры“ — это умный человек, которого вы считаете глупым. Нарман, безусловно, должен был многому тебя научить!»

— Что ж, — оживлённо начал Трайнейр через мгновение, — теперь, когда вы здесь, милорд, я полагаю, нам следует сразу перейти к делу. Как вы знаете, я, как Канцлер Матери-Церкви, и действуя по особым указаниям Великого Викария Эрика, официально признал юного князя Дейвина законным правителем Корисанда. Учитывая его нежные годы, нам показалось ненужным везти его через столь длинный путь в Храм, дабы обсудить с ним его будущее. Вы, с другой стороны, являетесь его законным опекуном. Поскольку мы не признаём — и никогда не признаем — эту пародию на «Регентский Совет», которую Кайлеб и Шарлиен навязали Богу, мы также считаем вас самым близким к тому, кого можно назвать настоящим регентом, который есть у Дейвина в настоящее время.

Он сделал паузу, как бы приглашая прокомментировать сказанное, но Корис не собирался попадаться в эту конкретную ловушку. Вместо этого он ограничился медленным понимающим кивком и внимательным выражением лица.

— В свете сложившихся обстоятельств, — продолжил Канцлер несколько секунд спустя, — мы считаем необходимым… юридически закрепить положение Дейвина. Хотя на данный момент он, по-видимому, находится в достаточной безопасности под защитой короля Жамиса, особенно учитывая тот факт, что Дельфирак уже воюет с отступниками, есть определённые аспекты в его ситуации, которые, по нашему мнению, требуют официального разъяснения.

Он снова сделал паузу, и на этот раз было очевидно, что он намеревается молчать до тех пор, пока Корис не ответит.

— Официального разъяснения, Ваше Святейшество? — послушно повторил граф. — Могу я спросить, какого рода разъяснения?

— О, перестаньте, милорд! — Клинтан вступил в дискуссию, махнув рукой в пренебрежительном жесте. — Вы были начальником разведки князя Гектора. Вы знаете, как ведётся игра, как никто другой!

— Ваше Святейшество, — ответил Корис, подбирая слова более тщательно, чем когда-либо в своей жизни, — вы правы. Я был начальником разведки князя Гектора. Но, если вы простите меня за то, что я так говорю, моя точка зрения, как человека из одного княжества, расположенного так далеко от Храма, не может совпадать с вашей точкой зрения, как людей находящихся здесь, в центре всех забот Матери-Церкви и в центре всех источников информации, которыми обладает Мать-Церковь. Я признаю, что потратил много времени, пытаясь проанализировать имеющуюся у меня информацию, пытаясь предугадать, зачем именно вы и Канцлер вызвали меня сюда и что хотите объяснить. Однако я не настолько глуп, чтобы хоть на мгновение предположить, что у меня достаточно информации, чтобы сделать какие-либо действительно обоснованные выводы. Я могу вспомнить несколько аспектов нынешнего положения князя Дейвина, которые могут потребовать «разъяснения», но без лучшего понимания того, как именно князь Дейвин — и я, конечно, — может наилучшим образом послужить Матери-Церкви, я действительно не знаю, о чём вы и викарий Замсин, возможно, захотите сказать.

Когда Клинтан заговорил, в глазах Трайнейра мелькнуло что-то, что могло бы быть раздражением. Затем Канцлер откинулся на спинку своего кресла, сложив руки на столе перед собой, с задумчивым выражением лица. Клинтан, с другой стороны, одарил Кориса странно торжествующей улыбкой, как будто ответив, граф прошёл какое-то испытание.

— Мы, естественно, испытываем облегчение, узнав, что вы думали о том, как лучше всего Дейвин — и вы сами — можете служить Матери-Церкви, — сказал Великий Инквизитор, и акцент на «вы» был таким же безошибочным, как и блеск в его глазах. — Я уверен, что мы сможем так же полностью полагаться на ваш интеллект и усердие, как когда-либо полагался князь Гектор.

«И, чёрт возьми, лучше бы у нас была такая возможность, а, Ваше Святейшество? Так, да?» — язвительно подумал Корис. Каким бы умным Клинтан ни был на самом деле, он был опасно прозрачен, по крайней мере, в некоторых отношениях. Конечно, когда человек контролировал все рычаги власти, которые сходились в кабинете Великого Инквизитора, он, вероятно, мог позволить себе определённую степень прозрачности, по крайней мере, когда это соответствовало его собственным целям, чтобы перейти прямо к делу.

— Я, безусловно, сделаю всё возможное, чтобы оправдать ваше доверие, Ваше Святейшество, — сказал он вслух.

— Тогда, я надеюсь, вы поймёте, что то, что я собираюсь сказать, не является недостатком доверия к вам лично, милорд, — сказал Трайнейр. Корис оглянулся на него, и канцлер слегка пожал плечами. — В сложившихся обстоятельствах Великий Викарий считает, что лучше всего официально передать полномочия регента князя Дейвина викариату, а не какому-либо светскому дворянину. Его отец принял мученическую смерть от поборников отступничества и нечестивой ереси. Великий Викарий считает, что Мать-Церковь обязана открыто — и недвусмысленно — распространить свою защиту на наследника князя Гектора.

— Конечно, Ваше Святейшество, — ответил Корис.

Он был уверен, что Трайнейр — безошибочно — предположит, что он поймёт, что история с Великим Викарием Эриком является чистой выдумкой. Трайнейр вручную выбрал нынешнего Великого Викария из короткого списка подходящих марионеток много лет назад, и если Эрик когда-либо лелеял хоть одну независимую мысль с тех пор, как занял трон Великого Викария, эта мысль, несомненно, давно умерла от одиночества.