Клетка - Хайдарали Мирзоевич Усманов

больше не считают его пациентом. Для них он – опасный зверь в клетке. А Кирилл уже знал, что и сам долго сидеть в этой клетке не собирался.

В его теле будто застыл холод. Снаружи Кирилл выглядел неподвижным, как и ожидали эльфы, но сознание его горело, настороженно скользя по всем ощущениям. Пространство карцера было тесным, тяжёлым от тишины и напряжённого воздуха, пропитанного магическими плетениями, которые держали его тело в парализованном состоянии. Кирилл слушал, считал удары сердца, улавливал шорох шагов часовых за толстыми стенами – и размышлял.

“Нужно понять, что делать. Если я останусь здесь, рано или поздно они решат, что проще избавиться от опасного "дикаря", чем рисковать. Значит, выход должен быть найден изнутри. Вопрос лишь в том, как…”

Именно в этот момент он уловил нечто странное. Рядом, буквально через перегородку, раздались резкие, рвущие воздух возгласы. Сначала он подумал, что это новая партия пленников – может быть, кого-то ещё привезли с экспедиции. Но вскоре голос пробился чётче, ярче, обжигая память. Звонкий… Надменный… С интонацией, полной привычки отдавать приказы.

Он знал этот тембр. Узнал его мгновенно, так, что у него внутри сжалось всё от воспоминаний. Это был голос той самой эльфийки, что пытала его в лаборатории, выкручивала его тело и душу, словно игрушку для опытов.

– Как вы смеете?! – Возмущённо кричала она где-то за стеной. – Я требую объяснений! Почему я нахожусь здесь?! Немедленно уберите эту магическую печать! Это ошибка! Вы что, с ума сошли – держать меня рядом с этим… Дикарём?!

Каждое слово отдавалось в голове Кирилла ударами молота. Он невольно стиснул зубы. Странная ирония… Вчера она стояла над ним, решала его судьбу, как над безликой вещью. А теперь – сама оказалась по другую сторону прутьев.

Он попытался сосредоточиться, отрешиться от неожиданного открытия. Нужно было понять, почему её посадили сюда. Вряд ли по ошибке. У эльфов всё подчинялось строгим правилам, тем более на военном корабле, где Кирилл, неожиданно для себя, оказался. Если её изолировали, значит, что-то пошло не так – и, возможно, это открывало новые пути для него самого.

Но сильнее любых логических рассуждений его разъедала эмоция. Теперь он не один. Рядом была она – враг, мучительница, источник ненависти и боли. И сама не понимала, в какой западне оказалась.

Кирилл почти слышал, как её бьётся сердце – не от страха, а от злости, ярости. И от этого по его губам скользнула тень усмешки. Впервые за всё это время ситуация начала меняться. И теперь ему нужно было лишь найти способ использовать эту неожиданную близость.

Он долго лежал в своей тесной ячейке неподвижно, всё так же изображая бесчувственного пленника, но его сознание было обострено до предела. Каждое слово, каждое колебание звука отзывалось в его голове. Сначала в соседнем отсеке слышались лишь глухие удары – словно кто-то яростно бил руками или ногами по стенкам энергетической перегородки. А затем – знакомый, звенящий от возмущения голос прорезал тишину.

– Вы что, совсем обезумели?! – Кричала молодая эльфийка, та самая, что ещё недавно с холодной улыбкой доводила его до предела боли в своей лаборатории вивисектора. – Я требую, чтобы меня немедленно выпустили! Это недоразумение! Я – офицер экспедиционного корпуса! Вы не имеете права держать меня в этом… месте рядом с этим дикарём!

В её голосе слышались надменные нотки, которые Кирилл запомнил слишком хорошо, но теперь они были окрашены истерикой и паникой. Он уловил, как она пытается перекричать защитное поле, словно в надежде, что только громкостью можно пробить равнодушие охраны.

Несколько секунд стояла тишина. Потом за стенами карцера раздались приглушённые голоса стражи. Один из них, спокойный, даже немного ленивый, но в то же время полный железной окончательности, отозвался:

– Бывший офицер. Вас уже разжаловали, леди Алириэль Ильвэ. Ваше имя исключено из списков корпуса.

Секунду она словно не понимала, что услышала. Потом её крик оборвался, и в голосе просквозила растерянность:

– Что… что вы сказали?! Это невозможно! Я… Я служила десятилетие! У меня право крови и место в Совете младших домов! Это ошибка! Откройте немедленно, я подам жалобу в верховную канцелярию!

В ответ снова раздался ровный голос стражника, только теперь с оттенком холодного удовольствия:

– Жалобу вы сможете подать после того, как предстанете перед судом в Метрополии. Вас ждёт показательный процесс. Таков приказ. Ваши действия с пленником признаны превышением полномочий. Ожидайте.

На миг наступила гробовая тишина. Кирилл чувствовал, как по соседней камере прокатилось едва уловимое дрожание, будто её хозяйка потеряла самообладание и ударила кулаком в пол. А потом раздался настоящий крик отчаяния:

– Нет! Нет, вы не понимаете! Я действовала ради науки! Ради будущего! Вы не имеете права… Вы не смеете обращаться со мной так, словно я преступница!

Теперь её голос сорвался, стал хриплым, пронзительным. Кирилл слушал это с холодной внимательностью. Каждое слово подтверждало то, что и без того было ясно: эта эльфийка, несмотря на свой молодой возраст, была частью системы, привыкшей ломать других. Но теперь сама оказалась в положении жертвы. И судя по словам стражи, будущее для неё складывалось совсем не радужно. Внутри Кирилла что-то кольнуло. Было странное чувство – смесь злой удовлетворённости и осторожной настороженности.

“Так вот как. Суд. Показательная кара… Значит, она теперь в такой же западне, как и я. Только вот – ей кричать можно, а мне пока выгоднее молчать.”

Он продолжал слушать, как её крики становились всё более истеричными, лишёнными прежней холодной уверенности. И чем громче она кричала, тем яснее Кирилл понимал то, что вся её власть, и весь её статус – больше ничего не стоят.

В карцере было тесно и пахло металлом и пальцами тех, кто с ними работал – запах, в котором всегда чувствовалось немного крови и много машинной смазки. Кирилл лежал, как камень, в котором вдруг проснулся острый свет сознания. Внешне он был всё также “бессознателен”. Так как в умах эльфов он всё ещё представлял из себя этакий предмет опасности. Внутри себя он – воин, вор, хозяин тайны, таящаяся пустота которой медленно наполнялась украденной магией.

Её голос всё ещё жёг его естество. Надменный… Яростный… Тот самый, в котором прежде мелькал лёгкий смех, когда она играла с его плотью. Теперь в нём был страх, отчаяние, и от этого оно звучало и по-новому жалко, и по-новому опасно. Он видел её глазами памяти – стройную, с холодной спиной и с пальцами, привыкшими к пучкам шнуров и тряпицам. Он вспоминал, как она пыталась его ломать