Повесть о храбром зайце - Акс Цевль

воды, прихватил балык, проскочил через разорванную бумажную стенку в свой переулок. Дальше прошёл вниз, посмотрел из-за стены следующей за водорослевой лавки – «а, это мой любимый козерог!» «А вот и козёл из рыбной лавки к нему подходит! Сейчас они войдут внутрь. Надо уходить! Начнут шуметь, приведут муфлона, да и мало ли ещё кого!»

Переходя на другую сторону, заяц машинально повернул голову в сторону храма – прямо на него смотрел старейшина. «Я знаю его!» Старейшина поднял лапу. «Нет, он не указывает! Он… он приветствует!» Заяц поднял лапу в ответ. Старейшина кивнул – немного опустились его рога, а с них слетела жёлтая лента. Отсветила никем невидимое солнце, ослепила старика. Он протёр глаз (один единственный как и у зайца), улыбнулся. Того, кого он поприветствовал и след простыл. «А был ли он вообще там? Призрак из прошлой жизни моей?!»

Заяц вышел на другую улицу, свернул к «спальной зоне» – тут домики рядами стоят, лабиринтами, грибами друг на друге. Чем меньше, тем дешевле. Чем дешевле, тем нужней, и тем заваленней, и тем грязнее.

«Этот старик… он тогда уже был… да еле на ногах стоял он! Кажется он сильно болел. Много-много лет он болел, но не умирал. Вопреки прогнозам всех врачей, не думал и не собирался. Почему? Что держало его, что продолжает его держать? Чем он болен? Я же не говорил с ним – так, видел только. И не спросил даже… а теперь вот оказывается, может и зря не спросил.»

Заяц старался обходить «дружины» стороной, и у него прекрасно это получалось. Они не торопились, их было слышно хоть откуда. Ещё и фейерверки сжигали. «Ну, без этого у них вообще никак! Я вот увижу, испугаюсь и побегу сдаваться! По-моему фейерверками этими они сами себя освещают. Жёлтые повязки отсвечивают огоньки, начинают лапами мотать во все стороны – красиво! Мне тоже нравится. Я бы и сам помахал…»

Снова ударил колокол. Неожиданно. «Действительно неожиданно – все опять остановились. Смотрят в небо, вслушиваются.» Снова загремели «фанфары». В качестве сигнальной ракеты сожгли ещё и партию фейерверков. «А что это значит?!» «А что это значит?», где-то из соседней улочки эхом раздался тот же вопрос, («ещё и на имперском, надо же!»). «И наших запрягли в дружины, как же так-то?! Я значит плохой лаовай, а он хороший?! Ну? Что ответят?»

Хорошему лаоваю ответили не сразу. Дружинник сам переспрашивал своих товарищей, потом консультировался по части перевода. Наконец хороший лаовай не выдержал и перешёл на ломаный островитянский. Тогда другой дружинник наконец ответил ему: «дайджёбу, поймали, кажется.»

Лаовай: Так можно расходиться-ка?

Дружинник: Ие! Поймать должны. На опознание потом поведут, бэ – к начальнику. Он марадёрить пошёл. Маруи, бэээ! Марадёр, вакаримас ка?

Лаовай: Хай! Но… а мы тогда зачем тут?

Дружинник: Да наверно уже незачем, бэ! Постоим, постоим, и разойдёмся. Я тебе во…

Дружинник не договорил. Где-то совсем недалеко послышался истошный вопль с хлюпающим блеянием, возможно (и скорее всего) предсмертным. Потом вопль страха, там же. Потом фейерверки, чуть ближе. Потом ещё фанфары, везде – кругом. Потом страшный крик обезьяны: «Аррррррррр»! Казалось он приближался. Бежал и прыгал как волна.

Лаовай: А это что?

Дружинник: Акума!

Лаовай: Ак-кума?!

Дружинник, тот другой: Это – йети. Мститель наш.

Дружинник: Хащиру! Има!

«ААААААРРРРР!!!», снова раздался крик обезьяны. «Или сумасшедшая, или дегенеративная. Кажется она… побежала в другую сторону.» Дружинник с лаоваем тоже хотели бежать, но кто-то третий их остановил. «Их там собралось как на базаре» – «прячутся там что ли они?!». «Может живут здесь? Квартиры же тут. Раз говорят про марадёров (есть они или нет), то понятно, что сюда и… да сюда все дороги ведут! Они-то понятно, а я, дурак, куда полез?! Дурак! Дурак! Сейчас здесь армия козлиная соберётся!»

Но армия не собиралась. Только сгущался туман, а в нём никого. Только изредка промелькнёт отсвет жёлтой повязки, но и та летит на ветру без хозяина. Это страшное «АРРР» и тот самый первый вопль сделали своё дело. «Нужно как-то оказаться позади этой обезьяны. Позади, да с небольшой дистанцией! Пока не знаю как, но она – мой билет! Она выведет меня отсюда!»

Почему-то зайцу почудился муфлон где-то по-близости. Он не видел его и не мог видеть, но что-то знакомое от него почувствовал ясно, что-то мелкое, что-то тонкое (так по крайней мере сам себе объяснял он своё ощущение). Заяц решил обойти пару домов и выйти ко второй улице центрального креста. «Если это муфлон – я окажусь за ним. Я даже смогу его… нет, у меня нет причин его убивать. Я не имею права. Но хорошо бы от него избавиться. Надо найти способ. Надо с…»

«АААААРРРРР!!!», заорала обезьяна совсем близко. «Да что же ты над головой что ли у меня?!» Послышались теперь и другие крики, странным образом ритмичные, короткие. Казалось козлам отрывают конечности, а потом они теряют сознание. Иногда слышалась и вырывающаяся из них кровь, и вылетающая наружу кость. Бой шёл прямо на этой улице, но там – дальше – в туманах и за ними! «Но с какой стороны обезьяна?! В какую сторону она бежит? На меня? Против?!» Слишком густой туман – нет животного способного в нём видеть, нет приспособлений и техник нет.

У зайца (как он сам решил) не оставалось выбора. Позади – и теперь никого. «Как?! Куда попрятались?! Не уж то и правда, хаты свои стерегут!? Ась?» Справа та улочка – «вот там и сидят, не высовываются!» Слева узенький (бесполезно забарикадированный) переход на большую улицу – видно через туман квадраты жёлтых повязок, выстрелы фейерверков. «Вот где они! Шляются! Тут убивают их товарищей, а они…» Внезапно там же – за баррикадой – пронёсся муфлон. «Куда бежит?! На обезьяну? А почему же здесь не перелез? Что? недопрыгнул бы? А почему замолчал вдруг? Где эти команды его пафосные? Может я один не слышу? Ухо-то закладывало в зиндане!»

Заяц прислушался к окружающим его голосам: громче всех кричали с поля боя – обезьяна и жертвы её («она тут – тут, метров 30»), с большой улицы кричали «йети» – «йети, йети, йети – опять пришёл йети».

Йети! «Йети»! Не сразу заяц разобрал это слово – думал по началу ругательство какое-то – а теперь всё у него сошлось. «Йети» вопили своё последнее слово жертвы. На «йети» призывали стрелять фейерверками. От страшного «йети» предлагали спрятать самок и детёнышей. «Йети! На город напал йети! Сколько их? Неужели один? Всего один поставил город на уши?!»

Впереди несколько выстрелов («всё те же фейерверки»), что-то упало с грохотом («баррикада? Такая же как там, на узкой улочке?»), крики дружинников