Михаил Ахманов - Ливиец

Память меня не подвела – я вспомнил, что ему хотелось знать. Что будет с человеком, оказавшимся в зоне в момент пробоя? И Принц ответил: ровным счетом ничего. В том смысле, что человеку не грозят увечье или смерть… Но кроме них, есть и другие неприятности!

Потрясенный, я задержал дыхание и вскинул взгляд на Павла.

– Ты… ты хочешь сказать, что этот канал… это мерцание…

– Мерцание, ха! – Павел грохнул кулаком по столу, так что подпрыгнули тарелки. – Какое мерцание, гниль подлесная! Колонна света, яркий выплеск с вихревой структурой! Ты бы ее видел! Появлялась каждый день с небольшим сдвигом во времени. С причиной Дот разобрался – решил, что это следствие экспериментов, которые ведутся в будущем. Даже вычислил по сдвигу время, с учетом приливного трения – десять-двенадцать тысяч лет. Не очень ошибся, верно?

Я все еще глядел на него с раскрытым ртом.

– И ты?..

– Да, именно я! Дот сказал: ты, Пашка, фантастические книжки сочиняешь, так приходи ко мне и посмотри на чудо! Ну, я пришел и увидел… А увидев, решил: чем мучиться еще двенадцать месяцев, так лучше сразу! Один шаг, и все! – Он хлебнул из стакана, сморщился и добавил: – Оказалось, что не все…

– Вихрь времени, – пробормотал я, – тебя увлек вихрь времени! Но как это случилось? Видно, произошла экстракция психоматрицы в мощном псионном поле, в тот миг, когда опорожнялись ловушки и данные пересылались к нам… Думаю, это возможно и поддается расчету… Ты Принцу говорил?

– Нет. Принц об одном догадался: что я – частица Носферата. Умный, гнида! Знал бы все, сообразил бы, на каком я у него крючке! Нет, Андрюша, с Принцем я на эти темы не беседовал. Он мне не друг, не брат, и с ним я мозги не делил.

Это он про наше погружение, подумал я. Теперь мне было понятно, что случилось на нашем совещании в Лоджии Джослина, что изменило мнение Павла! Кажется, он мою мысль уловил и мрачно усмехнулся:

– Парадокс Ольгерда, так? Ткань прошлого нерушима, что случилось, то случилось… Если я попал в этот вихрь в двадцатом веке, значит, у вас, через девять тысяч лет, проводились такие эксперименты. Будь я хоть трижды Носфератом, этого не изменить!

Раздался протяжный отдаленный свист. Высоко-высоко в небесах, выше шпиля Евразийской базы, выше облачных хребтов, промелькнул и скрылся на востоке заатмосферный транспортный модуль. Возможно, с Шлейфа Полярной Звезды, Кассиопеи или со Скандинавского… В тысячах километров над Балтикой висели космические поселения, станции контроля погоды, порты для крейсеров чистильщиков и лайнеров звездного круиза, увеселительные центры. Конструкции, что создавались веками и делали наше небо живым.

Павел проводил модуль взглядом.

– Летает… И я вот полетел, да споткнулся… Вихрь и есть вихрь – затянет тебя, закружит, а где выбросит, о том не ведаешь… Меня до ваших райских кущ не дотащил, выкинул в чужое тело, в самый гнусный, самый поганый период – вы его Большой Ошибкой зовете, так? Еще Эпохой Унижения… Вот в нее-то я и попал, Андрей – думаю, в тридцатый или тридцать первый век. Плоть досталась мне приличная, можно сказать, мужик в расцвете сил, зато время премерзкое. Все под землей сидят, все под контролем, дернешься не так – на компост перемелют, а из развлечений изысканней всего охота на крыс. Ну, стал рваться на Поверхность… И вырвался! Во-он там! – Он показал в сторону базы. – Там, где памятник торчит под вашей башней. Крит, Хинган, Дамаск, Мадейра… ну, и все остальные.

– Дакар и Эри, – добавил я, уже перестав удивляться.

– Дакар и Эри, – эхом отозвался Павел и положил на грудь растопыренную пятерню. – Вот он, Дакар!

Настоящий красавец, вспомнил я слова Анны: темные глаза, нос с благородной горбинкой, высокий лоб, густые волосы… Впрочем, во внешности ли дело? Волею судеб в том далеком времени Дакар стал психогенным носителем Павла.

Еще одна ожившая легенда, мелькнуло в голове.

– Эри была его возлюбленной, – произнес Павел. – Досталась мне вроде как по наследству… Очень помогла… спасла от помешательства, если сказать по правде. Я ведь, друг Андрюша, не понимал, что со мной случилось. Сам подумай: очутиться в будущем, в чужом теле, а потом узнать, что люди никогда не жили на Поверхности, а только в этих гнусных куполах! Узнать, что все отринуто, забыто – вся прошлая история, ошибки и взлеты, злодеи и гении, сокровища искусства, все, все!.. У любого бы крыша поехала! Если бы не Эри… – Судорожно вздохнув, он покачал головой. – Поистине мир спасается любовью!

В этом я был с ним согласен. Нас, наблюдателей Евразийской базы, древность иногда шокирует – слишком дикие и жестокие века, так непохожие на наше время. Ни роботов, ни компьютеров, ни транспорта и средств связи… В Эру Унижения все это было, но мои коллеги из Австралии утверждали, что испытывают еще больший стресс. Мысли о том, что ты уменьшился до размеров таракана и заперт в подземелье, гнетут и мучают, период адаптации тяжел и требует большего срока, чем в Древнем Риме или Китае. Необходимо свыкнуться с мыслью, что люди, даже такие крохотные, остались по-прежнему людьми, и сам ты человек, а не диковинное насекомое. Разум в этом не помощник, разум скорее ужасается свершившейся метаморфозе. Другое дело чувства и первое из них – любовь; они подтверждают, что подземный муравейник все-таки обитель человечества.

Я не сказал ни слова, но Павел, с его ментальным даром, уловил суть моих раздумий.

– Эри вернула мне чувство реальности… может быть, даже излечила от тоски… Я так тосковал, Андрей, так тосковал! По сыну, жене, по дому и своей эпохе… Иногда мне казалось, что лучше умереть в том, моем, времени, чем жить под куполом. Щель в земле… полость, а в ней – жилые колонны от основания до потолка… Ниже полости были ходы и пещеры, куда сбрасывали мусор, и там водились черви, крысюки и прочие омерзительные твари… Там мне тоже случилось полазить, с Критом… – Глаза Павла на мгновение вспыхнули. – Крит… – протянул он, – Крит был герой! Если б не он, не видать нам Поверхности! Однако поднялись. Летали в скафе среди питерских развалин – они нам казались горами километровой высоты… Вернулись в Пулково, и я нашел тот бункер, где была лаборатория. Пропасть, колодец с бетонными стенами…

– Вы спустились, – уверенно сказал я, – и в должный час ты обнаружил свечение. А потом… потом позволил ветру будущего снова унести себя. Вместе с Эри… Так?

– Так. – Впервые Павел улыбнулся по-настоящему. – Она не желала отпускать меня одного. Эри, знаешь ли, девушка с твердым характером.

– И куда вы попали?

– Нас протащило на пятьдесят веков, почти в конец восьмого тысячелетия. Мы очутились в новом теле, Андрей. Оба в одном ментальном пространстве, представляешь! Но… – Он смолк и неопределенно пошевелил пальцами.

– Но ситуация изменилась, – кивнул я. – В первом случае твой разум подавил сознание Дакара, а теперь вы столкнулись с более сильной личностью. С человеком моей эпохи, верно? Способным оперировать пси-полями, с высокоразвитым мозгом, который мог защититься от вторжения… Что же он сделал с вами, Павел? Отправился в Дом Уходящих и выкинул к Носфератам?

– К ним мы попали, но не сразу. Он… Словом, этот человек был настоящим гением и мог бы приютить десяток таких, как мы с Эри. Может, и побольше… Могучий ум! Кроме того, весьма благожелательный и щедрый… Какое-то время мы провели вместе. – Павел сделал паузу, затем поинтересовался: – Не позабыл наш сахарский вояж? Я ведь тебе не слишком мешал? А все потому, что имею опыт такого сожительства. Долгий и не сказать чтоб неприятный… Ну а в урочное время наш носитель – или, точнее, патрон – отринул земную оболочку и переселился к Носфератам. Он и сейчас там, у Асура, в Рваном Рукаве. Он и Эри. Мой друг и моя женщина…

– Кем же он был?

– Можешь верить или не верить, но ты с ним хорошо знаком. Не лично, конечно, но по записям в Инфонете и по его трудам. Один из ваших отцов-основателей, Андрей…

Горло у меня перехватило.

– Ву? – прохрипел я. – Или Аль-Джа? Или Джослин?

– Нет, нет. Самый первый из них – Жильбер, космолог. Видишь ли, он попытался объяснить случившееся с нами. Он говорил, что наше явление – дар судьбы, что он нам благодарен. Эта его идея… Помнишь? О том, что сдвиг в топологической структуре времени означает для мыслящего объекта переход из настоящего в прошлое или будущее… Он считал, что обязан ею нам, но думаю, это не так. Мы свалились ему на голову… – Губы Павла искривила усмешка. – В голову, верней сказать, и это был толчок к раздумьям. Все остальное – собственная его любознательность и дар предвидения.

Ступор, охвативший меня, результат услышанных откровений, начал проходить. Я оглядел стол с остатками еды и выпивки, нависшие над нами яблоневые ветви с еще зелеными плодами, вдохнул прохладный воздух северного лета и перевел глаза на одутловатое лицо собеседника. Рассказанное Павлом было удивительно и могло служить отличным материалом для исторической науки и стимулом для тех специалистов, что занимались темпоральной топологией. Им, вероятно, удалось бы дополнить уравнения Ву-Аль-Джа и объяснить произошедший феномен математически. Я мог назвать полсотни космологов и математиков, рискнувших бессмертной душой ради такого шанса – внести свой вклад в работу гениев. Что же до самой истории… Да, она была удивительной и пробуждающей воображение, но не более того! Иными словами, в текущий момент трагедии я в ней не видел. Трагедия осталась в прошлом, вместе с ушедшей эпохой Павла и временем Большой Ошибки, вместе с ностальгией по жене и сыну, по дому и близким, которых не вернешь. Но что печалило его сейчас? Он получил дары, какие преподносит жизнь, чтобы компенсировать потерю – новых друзей, возлюбленную и обитель среди звезд. Когда-нибудь мы воссоединимся с ним – я и Тави, Саймон и Егор… Чего еще желать? И все-таки он был несчастен.