Кнут и пряник - Хайдарали Мирзоевич Усманов

– Где мой друг, Андрей? – Её голос, звонкий и ясный, разрезал тяжёлый воздух зала. – Проведите меня к нему. Уверена, он будет рад меня видеть.

Это прозвучало слишком демонстративно, чтобы быть простой просьбой. Для старейшин семьи Ло это был удар, нанесённый прямо в сердце их уязвлённой гордости. Их и без того выдавили с переговоров, а теперь, прямо у них на глазах, другая влиятельная семья собиралась встречаться с человеком, вокруг которого, очевидно, и шла скрытая борьба.

Они ничего не ответили – лишь молча встали. Их лица окаменели, спины выпрямились, и они направились к выходу. Но даже не оборачиваясь, они чувствовали на себе лёгкий, почти насмешливый взгляд Соль Хва, которая уже шагала вперёд, пропуская мимо себя опустошённые взгляды побеждённых.

Соль Хва вошла быстро, почти стремительно – в её движениях было что-то живое, пронзительное, будто она несла с собой целый вихрь свежего воздуха в этот зал, наполненный тяжёлым духом сорванных переговоров. На губах – лёгкая улыбка, глаза – ясные и чуть лукавые. За её спиной шли несколько представителей семьи Соль, но никто из них не перетягивал внимание. Вся сцена принадлежала ей.

Старейшины семьи Ло уже направлялись к выходу, шаг за шагом, будто каждый шаг – по раскалённому углю. Их лица были каменными, но во взглядах читалось то самое уязвлённое чувство, когда человек понимает, что всё обрушилось, и сейчас у них нет ни одного шанса это исправить.

И вот, словно добивающий удар, её звонкий, чёткий голос:

“– Где мой друг Андрей?”

Она произнесла это не спеша, но так, что каждое слово ложилось в воздухе, как плеть. Ни малейшей попытки скрыть близость, ни намёка на придворные формальности. Просто прямая и ясная декларация. Она здесь именно для встречи с ним. А не для этих никому не нужных интриг.

Лица старейшин семьи Ло дрогнули. Кто-то опустил глаза, кто-то сжал губы, кто-то лишь сильнее сжал кулаки, пряча их в широких рукавах. Но по их взглядам было видно – сказанное ранило глубже, чем любой политический выпад.

В этот момент их унижение стало окончательным. Они уходили ни с чем, а мимо них – прямо в центр двора – уверенно и с теплом в голосе проходила девушка, чьё появление словно ставило жирную точку в их провале…

………

Уже на подступах к своей резиденции старейшины рода Ло выглядели так, словно возвращались с неудачного похода. Молчаливые… Нахмуренные… С лицами, в которых угадывались и злость, и усталость, и недосказанные проклятия. Но стоило им переступить порог – язык у всех развязался.

– Нет… Вы это видели? – С хриплой усмешкой выдавил один из этих стариков. – Прямо в зале семьи Хваджон, и без всякого приглашения, заявляется эта Соль Хва. И говорит о нём, как будто они, как минимум, не меньше, чем старые друзья.

– Друзья? – Другой старейшина тут же насмешливо фыркнул ему в ответ, поднимаясь по широкой лестнице. – Тут пахнет союзом. И если князь Хун действительно… – он не договорил, но все прекрасно поняли, о чём идёт речь. – У него уже нет причин даже слушать нас.

– Да и возможный союз семьи Хваджон с семьёй Соль через этого мальчишку… – Третий покачал головой. – Это будет ударом, от которого мы не скоро оправимся.

Разговоры становились всё ожесточённее. Каждый из старейшин добавлял свою щепотку желчи. Кто-то ворчал о том, что “позволили им слишком многое”, кто-то – что Хваджон “слишком легко поддались на влияние пришлого мастера”, а кто-то уже прикидывал, как это скажется на расстановке сил в столице.

Их голоса гулко отражались от мраморных стен, а шаги отдавались в полированных досках пола. И за этим напряжённым разговором никто из них так и не заметил того, что шум их спора уже давно подхватила тишина огромного зала, куда они вошли.

Лишь когда дверь с мягким скрипом закрылась за их спинами, они заметили, что в центре зала, сидя в высоком кресле с подлокотниками, их ждёт тонкая фигура в неброском, но безупречно сшитом платье. Её руки были сложены на коленях, взгляд – холоден, без единой тени улыбки.

Молодая княгиня Ло не произнесла ни слова, пока они не прекратили свой шумный обмен мнениями. И только тогда, с лёгким, но отчётливо слышимым раздражением в голосе, она произнесла:

– Интересно… И что же вы собирались мне сказать, прежде чем я услышу это от других?

Старейшины, ещё секунду назад готовые громить и поносить чужие семьи, замолкли разом, как будто в зал внезапно ворвался ледяной ветер. И теперь в этом, роскошно убранном зале, куда вошли старейшины, царила тишина, нарушаемая лишь редким потрескиванием фитилей в настенных лампах. Молодая княгиня Ло сидела в своём любимом кресле, скрестив руки на груди. Её спина была идеально выпрямлена, а лицо – холодно-неподвижно, но в этом молчании чувствовалась угроза, куда более опасная, чем разъярённый крик.

Старейшины, ещё продолжавшие вполголоса обсуждать Соль Хва и Андрея, замерли, когда княгиня обвела их своим задумчивым, но весьма сердитым взглядом. Её взгляд скользнул по ним, как лезвие ножа по стеклу, и в воздухе сразу стало тяжело дышать.

– Вы вернулись. – Её голос был ровен, но в каждом слове слышалась сталь. – И, судя по выражениям ваших лиц, переговоры прошли именно так, как я и предполагала.

Старший советник неловко кашлянул, пытаясь начать оправдание, но княгиня подняла руку, не давая ему сказать ни слова.

– Не утруждайте себя! – Произнесла она. – Результат я уже видела собственными глазами. Семья Ло, – она сделала ударение на этих словах, – стала предметом обсуждения в зале семьи Хваджон. И, судя по тому, что вы вернулись со всеми теми дарами, что должны были передать моему будущему супругу, не из-за нашего превосходства, а из-за вашего провала.

После этих слов, она плавно поднялась с кресла, и шагнула к ним. И сейчас каждый её шаг отдавался в груди тяжёлым эхом.

– Вы позволили себе… Сорвать переговоры. Вы позволили, чтобы нас обошли прямо у дверей. И вы позволили… – Её глаза сердито блеснули. – Чтобы имя постороннего, этого Андрея, звучало в устах других с теплотой, которой вы никогда не добьётесь.

Теперь их молчание стало буквально гробовым. Даже самые старые из старейшин не смели поднять взгляд на явно разгневанную наследницу.

– Это унижение стало публичным. – Продолжила говорить она, понижая голос. – Слухи уже пошли, и