Алексей Штейн - Еще один человек

Ознакомительный фрагмент

Ну вот и поговорили. Напутствие мне дала, так сказать. И на том спасибо. Будто я сам не разберусь. Самая умная нашлась. (А что, дура? – это кто-то внутри спросил. – Она дура – в километре от безопасного места, с оружием и людьми – или ты, один в пустой квартире, с пустыми руками? Может, ты дурак, а?) Заглушив неприятный голосок, все же выдавливаю из себя вопрос, чуть ли не с ненавистью спрашиваю:

– А ты что? – Хотя мне уже и так все понятно. Расклады ясны, свой «типа долг» она выполнила, мне цеу выдала. Отдала, так сказать, в наследство или в приданое свою долю в деньгах, вещей своих туристских не пожалела… Спасибо, вот жизнь-то настанет! Наверное, сейчас еще напоследок как-нибудь подкольнет, типа «милый, мы потом с тобой обязательно встретимся!»… Почему мне не повезло так? Почему? Это несправедливо! Я не заслужил такого невезения!

– Я-то? – устало усмехается она. – А что, по-твоему, у меня есть какой-то выбор? Есть варианты? По-моему, все и так ясно…

Ну вот теперь и мне действительно все становится ясно.

– Ясно, – говорю я. А что еще сказать? – Ну пока…

– Подожди. Я не знаю, смогу ли я тебе еще позвонить… (А ты собираешься мне еще звонить? Интересоваться – не сдох ли я? Спасибо за заботу!) Если только СМС… Хотя я не знаю, сколько еще будет работать связь.

– Ладно, чего еще? – уже почти грубо спрашиваю я. Нефиг меня мурыжить – поиздевалась, и хватит.

– Надо договориться на будущее, если что.

Ага. На будущее. У кого оно будет. Циничная тварь. Давай, издевайся, давай!

– Какое будущее?

– Скоро все отсюда пойдут на прорыв в Петропавловку. Здесь уже нельзя оставаться. С каждой минутой все прибывает упырей. Скоро все живые уйдут отсюда.

Очень приятная информация. Рад за вас. Это вот это – «на будущее»? Ага, спасибо.

– Ну и?

– Я тоже выхожу.

А кто бы сомневался! А я вот никуда не выхожу.

– Так что давай двигай по торговым, пока относительно спокойно там. И заправки, как говорили. Когда я доберусь к тебе, будет уже не до того.

– ЧТО?!

– А ты думал? Пробки намертво, местами двери не открыть, и много кто уже и там упырями стали. А кто живой – заперт… Проехать очень тяжело и опасно. Машину найти несложно, а проехать не получится, но тут есть идея…

– Подожди… – Я пытаюсь себя заставить верить в то, что услышал. – Ты… ты… поедешь ко мне?

– Ну а куда же? Ты ведь сам до крепости не доберешься – и оружия нет, и водишь ты… не очень, ну и вообще… ну нам вдвоем легче туда добраться будет… – естественным тоном говорит она – как будто другого варианта и не могло быть в природе. Да, похоже, для нее именно так и обстоит дело.

Мне вдруг становится нестерпимо стыдно. Я вообще-то считаю, что стыд – это пережиток, и вообще это комплексы и все такое. Но вот сейчас мне стыдно. Чувствую, как горит лицо. Дашка с самого начала не собиралась меня бросать. А я хорош, нечего сказать. Впрочем, эти глупости быстро отгоняю. Нормально все, я просто ступил сначала.

– Но как же ты доберешься-то? – уже больше с надеждой спрашиваю я. Внутри вдруг поднимается волна радости. Так, похоже, все налаживается – значит, надо брать себя в руки. И вообще – чего-то Дашка раскомандовалась… Кто вообще у нас тут главный?

– Тут оказия вышла – мне один мужчина лодку резиновую подарит. Я его самого и его дочек… гм… спасла. Ну действительно спасла. От их же жены и мамы… да. Так вот они едут в крепость. У него маленькая лодочка китайская – в багажнике завалялась. Когда станут прорываться – они прикроют, я ее вытащу и накачаю, компрессор тоже есть. Дальше до Ланского шоссе доберусь, там, на Сабировской, в промзоне, разживусь тем транспортом, что пройдет по пробкам. Грузовиком помощнее, например.

– Ты разве умеешь водить грузовик?

– Придется суметь.

– Но там же везде эти… как их… упыри!

– У меня ружье, это мой трофей, и никто не заберет его. И еще есть кое-что…

– А ты что, умеешь им пользоваться? – задаю довольно дурацкий вопрос. Знаю же, что она на курсах охранников тренировалась и вроде как умеет… пытаюсь на ходу переобуться. – Ну в смысле – ружье-то нормальное?

– А че там уметь-то? – В голосе искреннее удивление. – Обычная короткая Мурка тридцать третья…[1]

Ага, вот теперь все понятно. Мурка. Тридцать третья. Ясно мне все. Тридцать двух пушистых мурлык она в упырей уже зашвырнула, тридцать третья на очереди.

Хотя – а чего спрашивал, если ты сам в этом ни фига не понимаешь? Вот спросил – вот тебе и объяснили. Мурка. Тридцать третья, ага.

– Патронов вот только маловато у нас… Много мне не дадут, – с сожалением говорит она.

Да, я че-то и вообще упустил из виду, что к оружию нужны патроны… Блин, в кино-то как-то обычно патронов всегда валом. А где их берут? Черт, сколько надо думать, голова пухнет…

– В общем, так – у меня уже пискнул, что батарея садится, потому заканчиваем. Хватит на несколько эсэмэс. Действуй по своему графику, только – умоляю – осторожнее. Я буду ближе – спишемся. Ну до встречи!

– До встречи, бейба. Смотри, поторопись. И не шали там, лады? – Ну вот, тон уже вполне нормальный. И чего я психовал и боялся? Ща все будет. Ща все путем.

В трубке слышны короткие гудки.

Устало тащусь к окну. Тупо пялюсь на изгиб проспекта Луначарского… Офигеть.

Взгляд зацепляется за стоящий у въезда «форд». В нем так же сидит джигит. Сидит абсолютно неподвижно. Опаньки…

В комнате кто-то начинает идиотски хихикать. Ага, кто это? Да это же я. Дошло, с кем я ехал. И как мне повезло. Тупо ржу.

Надо обзвонить, кого знаю. И кого надо.

А кого надо? У меня двести номеров в телефоне. Всех обзванивать? А на фига они мне все нужны? А кто нужен?

Сначала – отец. Он вообще-то может реально помочь. И подскажет, и вообще. (Внутри что-то опять шевельнулось. Вспомнилось слово, ассоциирующееся только с детством. Совесть.) Чушь какая: совесть – это для лохов. «Ай, мне стыдно, что я не позвонил папочке! Ай, ай!» Ага, щаз.

Телефон отца не отвечал. Он не был выключен, давал гудки, но отец не отвечал.

Набираю вновь и вновь.

Телефон отец носил всегда на поясе, с гарнитурой. Днем всегда при себе.

Если он на колесах, то нечего бояться, водит отменно. И машина хорошая, паркетничек корейский. А если ДТП? Он ведь выйдет. И остановится помочь. После пяти минут бесплодных вызовов опускаю голову на руки. Вспоминаю, что в последний раз, когда видел отца, то, как всегда, поругался и даже не попрощался по-человечески.

Блин, вот ведь… Не, ну че, все естественно – первыми гибнут дети и старики, да? Я же не старик. А вот он уже пенсионер, ну как бы – тово, нежизнеспособен. Естественный отбор, ага. Все хилые и слабые сдохнут, а сильные и умелые типа меня – выживут. (А внутри что-то холодное хватает за сердце. Я перед кем оправдываюсь-то? Перед собой? А не поздно, оправдываться-то?)