Арлекин снимает маску - Андрей Евгеньевич Фролов

иногда перепродавая данные СМИ, иногда лично шантажируя участников перформанса…

Вот и сейчас Куликов что-то высматривает, сантиметр за сантиметром изучая панорамное фото шумного карнавально-религиозного шествия. Настенный слайд продолжает бубнить на координатах либерального канала. Студию оккупировал вальяжно-видный мужик, у которого цена подравнивания бороды выше, чем стоимость Лениного слайдекса «SamsuTel».

Алекс не успевает прочесть фамилию и должность щёголя в пиджаке, лишь ухватывает что-то про доктора философии. Тянется к журнальному столику, на котором по-прежнему громоздятся пустые коньячные бутылки и остатки соков. Подхватив до обидного лёгкий пакет, Бель жадно допивает остатки яблочного.

— Яйца остались, — не отрываясь от трудового процесса, сообщает ему Зерно. — Захочешь жрать, готовь сам.

— Прекрасно, — соглашается Алекс.

Он всё ещё хочет пить, и даже подумывает о том, чтобы…

— Опохмела нет, хех, — будто прочитав его мысли, добавляет Лёня. — Если пойдёшь за пивом, купи пиццу или лапши.

— Я и не думал похмеляться, — пожимая плечами, легко врёт ему Бельмондо. — И вообще, я вчера не столько выпил, сколько устал.

— Ага, хех…

Слайдекс продолжает разговаривать с комнатой на два голоса — ведущего, плечо и левый бок которого едва заметны в кадре, и бородатого пижона от философии.

— Одной из основных проблем человеческого общества, — с видом знатока рассуждает Пиджак, — разумеется, исключительно с точки зрения государственности… на сегодняшний день стало владение цифровой телепатией. Под этим понятием я подразумеваю способность мгновенного обмена сообщениями. Поймите, государство, сколь бы сильным оно ни было, не способно всецело контролировать инфоспатиум в том виде, в каком сеть существует сегодня. — Он забрасывает ногу на ногу, чтобы зрителям стали видны модные лакированные ботинки. — А это значит, что любые протестные движения, даже без анализа сил, стоящих за ними, имеют возможность мгновенно координировать свои действия, на несколько ходов опережая инертную федеральную машину по контролю и предвосхищению…

— Вы хотите сказать, что государство заведомо проиграло? — ведущий подаётся вперёд, словно почуяв слабину собеседника.

Алекс краем уха прислушивается к передаче, безрезультатно перетрясая пакеты с соком. Незаметно, стараясь не привлечь лишнего внимания хозяина квартиры, встряхивает пустые бутылки из-под коньяка, не обнаружив и глоточка. Под столиком обнаруживается саквояж, но там тоже лишь рабочие инструменты.

— Ещё нет! — Пиджак на экране смеётся искренне, но с воспитанной сдержанностью. — Конечно, система всегда пытается переломить ход игры в свою пользу. Использует, как в стародавние времена, разветвлённую сеть агентов и соглядатаев, способных сразу слить информацию наверх. Но эффективность такого механизма легко переоценить — анархические организации рьяно следят за чистотой рядов, безжалостно вычисляя стукачей, способных раскрыть их планы.

Бельмондо откидывается на спинку дивана, изучая бледно-жёлтый потолок. Он пытается привести мысли в порядок. Но в прокуренной духоте, да ещё и под аккомпанемент монотонного интервью ему это не удаётся. Парень вновь скашивает взгляд на экран.

— Сторонники диктата, в том числе, ваши коллеги от философии, имеют мнение, — издали заходит ведущий, барабаня пальцами по подлокотнику кресла, — что выходом из ситуации стал бы тотальный контроль над руспатиумом и умами граждан. Искоренение на корню сил, способных взбудоражить общество и призвать людей на баррикады. Можете прокомментировать?

— Такое мы уже проходили, — с готовностью отвечает Борода. — И в двадцатых-тридцатых годах нашего столетия, и после Питерских Волнений 52-го года. К чему это привело? Ни к чему. Если рассматривать государство, как живой организм, то правительство — это мозг. Силы, нацеленные на экстренную и объективную чистку системы — это его скрытые иммунные механизмы. Мозг не может приказать иммунной системе игнорировать болезнь, если таковая существует…

Руки Зерна, плавающие в воздухе перед тремя мониторами, замирают. Он вздыхает. Сворачивает рабочую программу, выключает музыку, стягивает наушники и полумаску.

Под ней обнаруживается лицо худое и узкое настолько, что напоминает звериную мордочку. Больше всего — крысиную. Светлые, с чуть заметным золотым отливом волосы Куликов носит совершенно немодным способом, заплетая в три жидкие косички. Украшениями не злоупотребляет, и лишь вшитые в виски серебряные полукольца напоминают о бурной экспериментаторской юности. В его правый глаз имплантирован окуляр Статуса «iiLook», незаменимый помощник в кропотливой работе высматривателя.

Несмотря на внешность, большинству женщин представляющуюся отталкивающей, Лёня умеет быть симпатичным и располагающим к себе. Когда захочет. Вот только хочет он редко.

— Ладно, рассказывай, как прошло? — устало просит Куликов, откатывая рабочее кресло от подковообразного стола. Отстёгивает полуперчатки, аккуратно пристраивая рядом с маской, выбивает из пачки очередную сигарету. — А то вчера от тебя членораздельного рассказа было добиться сложно…

— Хорошо прошло, — честно сознаётся Алекс, немного пристыженный за вечерний срыв. — Слёзы, всепрощение, катарсис. Твой лучший друг был на высоте.

— Мой лучший друг, хех, — Лёня щёлкает зажигалкой и выпускает в центральный монитор струю голубоватого дыма, — высокомерный, самовлюблённый и хвастливый мудак.

— Он знает, — покорно признаёт Бельмондо, продолжая массировать виски.

Эффект, оказанный контрастным душем, начинает сходить на ноль. В кухне имеется аптечка, набитая необходимыми лекарствами, но у феромима нет сил, чтобы подняться и донести своё измученное тело до шкафчика. Панель продолжает бубнить — достаточно громко, чтобы было слышно во всей комнате, но недостаточно громко, чтобы мешать зуммеру наслаждаться фоновым инди-глэмом.

— Звучит крайне расистски, — говорит ведущий, комментируя последний ответ Пиджака. В его голосе нечто, напоминающее обиду. — Вы действительно считаете, что глобализация и размытие культур, под которыми мы все понимаем глубокую интеграцию иммигрантских социумов в российское общество, является государственной болезнью и с ней необходимо по-прежнему бороться?

Несколько мгновений бородатый изучает его, будто раздумывая, стоит ли вообще отвечать. Смотрит в камеру, и Алекс понимает, что этот человек давно привык к публичности и известности. Ведёт себя, как звезда на подиуме. Как сам Бельмондо, приступающий к доставке. Интересно, не становился ли бородатый мыслитель одним из клиентов Зерна?

— Вы меня неверно поняли, — гость студии мягко поправляет медиалиста-интервьюера и меняет позу, всем телом обмякая в кресле. — Вовсе даже наоборот. С начала века из бывших Узбекистана, Казахстана, Таджикистана, Киргизии и Китая в нашу страну, и Сибирь в частности, прибыли миллионы человек. Если в десятых годах ⅔ этого потока состояли из титульных русских, возвращавшихся на Родину, то уже в сороковых это больше напоминало массовое бегство из сопредельных феодальных республик. Но когда я говорю о диффузии нашего народа с соседними, если точнее — Среднеазиатскими, — то имею в виду не совсем болезнь в привычном понимании слова. Я имею в виду естественную