Первенцы - Дарья Чернышова

в академию искусств в Бронте, но по дороге попал в корчму и очнулся на сеновале в Митлице.

– Наверняка с женщиной.

– К сожалению, без.

– Ты был в Ольхе?

– Не внутри. Кажется, дела там стали получше.

– Не зашел? Правильно. Мать могла бы тебя прикончить. Дела… Марко помогает припасами и деньгами, потому что она не захотела бросать усадьбу. Там Сташ и Гавра, а я иногда приезжала, пока было можно. Ближе к родам ее привезут сюда.

– Ты выглядишь счастливой, – заметил он.

Ветта опустила глаза и улыбнулась.

– Потому что я счастлива. Марко… оказался не таким, каким я его представляла. Ну, помнишь, о нем всякое говорили… «Крушитель Черепов» и прочее. Но он хороший человек, правда. Заботливый хозяин и муж. Только спит сидя, почти не раздеваясь. К этому я до сих пор не привыкла.

Кот потерся о ее ноги, выпрашивая ласки. Ветта пригласила его к себе на колени и стала похожа на воплощенный сюжет выпускной работы школяра художественной академии.

– Я уйду, – решительно сказал Войцех, почувствовав, что должен это сказать. – Пусть считают меня покойником. Не хочу мешать тебе жить.

– Останься, – просто и ласково попросила Ветта. – Я ужасно по тебе скучала. А еще послезавтра день моего рождения. Нельзя пропускать двадцатилетие любимой сестры.

На следующее утро она рассказала мужу о возвращении брата, и они встретились лицом к лицу. Перед этим Войцех и Ветта условились объяснять столь долгое его отсутствие потерей памяти: ну, бывает же, стукнули по голове в пьяной драке. Все прошло не так страшно, как он ожидал: седой, пугающе спокойный Марко Ройда лишь кивнул и сделал вид, что не заметил протянутой руки обретенного родственника. Ветта сочувственно улыбнулась и отвела брата в назначенную ему комнату.

– Завтра праздник, – напомнила она. – Он будет немного приветливее, вот увидишь.

– Мать приедет?

– Нет. Сегодня Гашек отвозил ей припасы и передал, что она приболела. Между прочим, он сообщил и о тебе.

Войцех вздрогнул.

– А она?

– Сказала, что хочет заобнимать тебя до смерти.

Он представил себе серьезное лицо госпожи Берты – а Войцех не сомневался, что она говорила это совершенно серьезно, – и его опять передернуло. Ветта рассмеялась.

День ее рождения задался с самого начала. Войцеху ни в чем не отказывали, будто это он сегодня родился. Например, еще до полудня милая Лянка выкроила для него немного времени, чтобы побыть наедине – вышло весьма приятное свидание. Когда прачка вынужденно покинула объятия господина, чтобы вернуться к своим обязанностям, он отправился на кухню, где дочка местного батрака по первому требованию налила большую кружку вкуснейшего имбирного эля. Войцех уходил с кухни трижды, но каждый раз возвращался за добавкой. Набрав немного в выданный Гаврой бурдюк, господин Ольшанский прекрасно скоротал время до праздничного ужина, совершая возлияния за конюшнями.

За столом собрались сразу после заката, только втроем. Иногда перед глазами мельтешил хромой управляющий, иногда – очаровательная батрачка с кухни. Ветта сидела между Марко и Войцехом, с тенью беспокойства посматривая в обе стороны: едва завидев шурина, господин Ройда вдруг помрачнел. Войцех искренне не понимал, что не так: говядина таяла на языке, а вино из киртовских подвалов оказалось лучшим, что он пил за последние полтора года. Сестра поначалу пыталась завести разговор о малозначимых вещах, вроде следующего урожая, но ее никто не поддержал. В малом зале повисла унылая, под стать хозяину, тишина. Настало время спасать праздник.

– Зятек, – весело сказал Войцех, поднимая кубок и одновременно подмигивая сестре, – а расскажи, каково было в Хаггеде.

Ветта прикрыла глаза ладонью и попросила его прекратить пить, возможно, уже не в первый раз. Войцех поднял обе руки над столом – смотри, больше не притронусь, – и вдруг Марко Ройда ответил:

– На войне убивают людей. Не лучшее сейчас время об этом рассказывать.

– И ты убивал? – поинтересовался Войцех.

– И я.

– За это тебя прозвали Крушителем Черепов?

– Наверное. Свида, убери отсюда вино.

Управляющий унес кувшины и унесся сам – поразительно быстро для хромого.

– А знаешь что, – сказал Войцех, – я тоже… Крушитель. – Он вскочил, но его так лихо повело в сторону, что пришлось снова опереться на столешницу. – Черепов Крушитель, – объявил он. Получилось как-то слишком уж громко. Ветта отодвинула стул, собираясь встать. – И я убивал. Шулера одного прикончил. В карты он играть любил, зараза, а проигрывать, видать, не любил. А я отучил мухлевать, знаешь, камушком по голове разок-другой… Вот и нет батрака, а осел остался…

Войцех не заметил, как рука Марко Ройды оказалась у него на шее. Ветта в ужасе вскрикнула. Хватка усилилась. Войцех рванулся, но без толку. И все-таки он рванулся снова и снова, попытался пнуть Ройду в пах, потерял равновесие, стал задыхаться и отчаянно бить мебель, Марко, воздух – все, по чему попадал и промахивался. Ройда встряхнул его, снова выбив землю из-под ног, оттолкнул мешавший стул и стал душить обеими руками. Чувствуя, что теряет сознание, Войцех услышал, как Ветта закричала опять.

Он понял, что Марко его отпустил, только оказавшись на полу и разодрав горло кашлем. Ветта все еще кричала, обхватив руками огромный живот. Ройда с трудом усадил ее на стул и куда-то потащил, царапая пол деревянными ножками. За ними тянулись кровавые полосы.

Вусмерть пьяный и одновременно совершенно трезвый, Войцех осознал себя у бывшего кабинета Гельмута, откуда доносился прерывистый плач. Внутрь вбежала девчонка с кухни с кучей тряпок, следом – Лянка с ведром воды. Свида преградил Войцеху путь.

– Нельзя. Господин не велел. Только хуже сделаете.

– Это моя сестра!

– Нельзя.

– Я видел роды, знаю, как принимают детей, – доказывал Войцех, но управляющий стоял стеной.

Ветта уже не кричала – выла. Дико, нечеловечески – так, что волосы шевелились на голове.

– Гашек поехал в Ольху за госпожой Бертой и старой служанкой.

– Да вы умом тронулись! Какая Ольха?! – заорал Войцех, оттолкнув Свиду и ворвавшись в кабинет, но не успел ничего увидеть, потому что перед ним вырос Марко.

– Я убью тебя, – очень тихо сказал Ройда, но Войцех отчетливо его услышал. – Сверну тебе шею, если сунешься сюда еще раз.

Больше он не совался.

Когда спустя несколько долгих часов по лестнице поднялась госпожа Берта, а следом за ней – Гавра, опирающаяся на конюшонка, Войцех встал на ноги – он все это время просидел на полу у стены, прислушиваясь к тому, что происходило в комнате. Чаще других женщины повторяли одно слово: «Рано, рано, рано». Мать прошла внутрь, даже не взглянув на Войцеха, а старуха рявкнула:

– Что стряслось?!

– Я не знаю, – ответил он, сглотнув ком в горле. – Не знаю… Помоги