Прах - Элизабет Бир

лязгать. А затем Риан вышла, обтерлась салфеткой, пропитанной вяжущим средством, и не спеша оделась – на самом деле она даже тянула время, надеясь, что придет на кухню уже после того, как состоится казнь. Тогда она сможет утешить себя холодной мыслью о том, что ничего не могла сделать.

Тогда она, как и многие сироты, сможет сказать себе, что она – всеми забытая принцесса, что ее с кем-то спутали и что совсем скоро настоящие родители ее спасут.

Но оказалось, что Голова ее ищет, а у двери стоит поднос, на котором стынут яйца, поджаренный хлеб и кофе.

– Ты опоздала, – сказал Голова и всучил ей поднос.

– Мы и сегодня должны ее кормить? – спросила Риан.

– Должны, – ответил Голова. – Казнь отложена. Леди Ариан уехала по делам. – Он помедлил, что было совершенно на него не похоже, и вытер широкие ладони о штанины белого кухонного комбинезона. Затем Голова понизил голос, бросил взгляд через плечо и помедлил. Пауза затянулась ровно настолько, что Риан задумалась, зачем он собирается открыть ей столь страшную тайну. А затем Голова сказал:

– Ты оказалась права, девочка, и старый Командор – тоже. Двигатель пришел мстить за пленницу. Ариан развязала войну.

Риан тоже заговорила тише и опустила подбородок, прикрывая рот волосами и плечом.

– Значит, она отпустит Персеваль.

Но губы Головы превратились в твердую линию.

– Вряд ли. Я думаю, что она… вернувшись, она сделает то, о чем думала с самого начала. Она хочет править – но не только Властью. По-моему, она собирается захватить весь мир и стать не только Командором, но и Капитаном. А как только ее братья и сестры поймут, что она задумала, им это тоже не понравится.

Рот Риан округлился, как и ее глаза. Она ощутила, как их ткани натягиваются и придают себе новую форму. Она почувствовала, как легкие растягиваются от глубокого вдоха.

– Ты сказал, что война нас не затронет. Что на нас не обратят внимания.

– Возможно, это была моя ошибка, – признал Голова и похлопал Риан по плечу. – А теперь иди и покорми пленницу. Она должна жить до тех пор…

До тех пор, пока она не понадобится леди Ариан.

– Голова, – сказала Риан, прежде чем понести поднос к двери, – цепи причиняют ей сильную боль. Она не может ни сидеть, ни сдвинуться с места.

Голова, как обычно, тщательно обдумал ее слова, а затем кивнул и достал из кармана пульт управления и ключ. Вставив ключ в пульт, он поднял его к Риан, чтобы он ее понюхал. Потом Голова вытащил ключ и протянул пульт Риан.

– Оставь его за дверью, – сказал Голова. – Тогда ты не сможешь ее освободить, даже если она тебя схватит.

– Да, Голова, – ответила Риан.

Голова положил пульт на поднос рядом с кофе и яйцами.

В подземелье уже начало пованивать, и Риан поначалу не понимала, что делать. Она, разумеется, оставила поднос у двери, но если она удлинит цепи Персеваль, то она просто упадет в свои собственные нечистоты. Риан не знала, сможет ли она как следует промыть незажившие раны, и поэтому не хотела рисковать. Даже Голова, отличавшийся добротой, не станет тратить антибиотики на врага.

Риан закрыла глаза. Ей вдруг стало ясно: она думает, что Персеваль проживет целую неделю.

Но судя по тому, как Персеваль висела на цепях, она вряд ли протянет еще один день. И если Риан не сможет подойти к ней с ключом в руках, то и не смягчит ее падение.

Риан решила, что сначала уберет в камере и принесет постель. И если для этого Персеваль придется еще немного повисеть… ну, Риан не была уверена в том, что Персеваль сейчас в сознании.

Но пока Риан занималась уборкой, Персеваль все-таки подняла голову и попыталась выпрямиться. Но когда встала и перенесла вес тела с плеч на ноги, она заплакала.

– К счастью, я могла летать, – сказала она, слизывая слезы. – Я не такая тяжелая, как другие. Ты принесла мне последний ужин, Риан?

– Это всего лишь твой завтрак, – ответила Риан.

Когда она закончила уборку, ей пришлось снова подняться на два этажа за постелью, но за это время вымытый пол успел подсохнуть, и, с другой стороны, еда и так уже остыла. Правда, Риан все равно постаралась управиться побыстрее.

Персеваль с легким недоумением наблюдала за тем, как Риан раскладывает у ее ног матрас из открытопористой «пенки» и наполненные волокнами одеяла, но, похоже, она либо была готова поверить ей, либо боль и усталость настолько одурманили ее, что она уже не могла поставить под сомнение действия Риан.

– Я тебя уложу, – сказала Риан, возвращаясь к двери за ключом. – Постарайся упасть на матрас.

Персеваль расставила ноги так широко, как позволяли цепи, и сосредоточилась.

– Я не упаду, – сказала она.

Но конечно, она упала. Нанотех расслабился, цепи растянулись, и Персеваль рухнула, словно мешок со стираной одеждой. Она упала на матрас, выставив руки перед собой, чтобы смягчить падение, хотя Риан и не была уверена, что суставы Персеваль работают как нужно.

Синяя кровь и желтый гной, вытекшие из-под белого одеяла, приклеили его край к коже Персеваль. Риан содрогнулась, увидев эту картину, но все-таки осторожно убрала одеяло, не обращая внимания на стоны и конвульсии Персеваль. Повязки под одеялом промокли, и, сняв их, Риан увидела, что все корки и нежные ткани под ними порваны.

– Твои кости продолжают двигаться, – сказала она. – Тут вообще ничего не зажило.

Но, по крайней мере, раны были открытыми, и внутреннего воспаления не было. А как только Риан сняла повязки и проветрила раны, запах стал не таким ужасным.

Она дезинфицировала раны и промыла их, думая, что если они не затягиваются, то все ее усилия напрасны. Персеваль невозмутимо терпела, а может, провалилась в горячечный бред. Ее руки неловко, беспомощно повисли. Цепи теперь не натягивались под ее весом, а потянулись за ней, словно шлейф.

Риан принесла с собой бинты, и теперь, когда мышцы Персеваль расслабились, Риан смогла лучше ее перевязать. Когда она закончила, Персеваль уже хватило сил, чтобы сесть и самостоятельно съесть половину завтрака. Риан помогала ей, придерживая ложку.

– Не понимаю, почему я до сих пор жива, – сказала Персеваль наконец, глотая холодный кофе. Она потерла губами друг о друга, словно втирая жир из сливок в потрескавшуюся кожу. – Почему вы тратите пищу на обреченную?

Риан точно не знала. И она могла бы успокоить Персеваль, соврать, что, может, ее и не казнят. Но, подумав, она покачала головой и сказала:

– Потому что у Головы доброе сердце.

– Да, видимо, она добрая, – ответила Персиваль и, отставив чашку