Евгений Красницкий - Отрок. Внук сотника (Часть 1-2)

Ознакомительный фрагмент

Однажды жителям села довелось отражать неожиданный наскок половцев. Собственно, половцы уже уходили назад в степи, но возвращаться тем же путем, которым пришли — через Галицкую и Волынскую земли — они почему-то не захотели, и, переправившись через Горынь, двинулись по землям Турово-Пинского княжества. Добычи и пленных они тащили с собой много, поэтому, наткнувшись на организованный отпор, связываться, не стали и начали поспешно отходить. Однако, когда добычу и полон у них попытались отбить (согласно некоторым версиям, частично и отбили) огрызнулись очень крепко.

Из сотни сельчан, ходивших на половцев, чуть ли не половина вернулись домой в окровавленных повязках. Кто, сидя в седле, а кто и лежа в телегах или на носилках, подвешенных между двумя конями. Лучники у степняков отменные и прекрасно умеют бить с седла на полном скаку.

Тогда-то и появилась в селе старуха-лекарка с маленькой внучкой. Ходила от дома к дому, спрашивала, есть ли раненые, перевязывала, давала лекарства, даже, вроде бы оперировала, извлекая глубоко засевшие наконечники половецких стрел.

Если предлагали плату за лечение, с достоинством принимала, если не предлагали, даже и не намекала. Когда предложили переночевать, объяснила, что лучше бы ей ночевать в доме одного из тяжело раненых, мол, ночью, мол, ему может стать хуже. На следующий день родственники раненых уже сами начали зазывать лекарку к себе, очень уж наглядной была ее высокая квалификация.

Осталась она в селе и на третий день и на четвертый — работы хватало. И никому и в голову не пришло поинтересоваться ее вероисповеданием. Только день на пятый или шестой этим вопросом озаботился сельский священник. Лучше бы он этого не делал. Старуха оказалась язычницей! В полном соответствии со своими служебными обязанностями и, надо надеяться, искренними убеждениями, святой отец вознамерился лекарку из села изгнать.

Что сказали ему по этому поводу мужики во время кратких переговоров в узком проходе между сараями, история для потомков не сохранила. Протокол переговоров, надо полагать, не велся. Однако, по словам очевидцев, вид, по окончании дискуссии, священник имел несколько растрепанный, а походку — неуверенную. Тем не менее, некий компромисс высокими договаривающимися сторонами, по-видимому, был достигнут.

Святой отец с тех пор очень натурально делал вид, что ни о какой лекарке знать не знает, а целая артель добровольцев за несколько дней поставила для лекарки дом, правда, за пределами тына, ограждающего село. Дом, что называется, сдали под ключ: с мебелью и полным набором домашней утвари, собранным в складчину.

С тех пор так и повелось. После сбора урожая, скидывались и обеспечивали лекарку хлебом и крупами на целый год, после ежегодной облавной охоты — выделяли долю мяса и шкур.

Когда старуха умерла, место ее заступила уже повзрослевшая к тому времени внучка. Звали внучку Настенной. Жила она одна и откуда у нее взялась дочка Юлька никто так и не узнал. Разумеется, процесс производства потомства для подавляющего большинства жителей села секретом не являлся, но вот кем был Юлькин отец… Самые дотошные кумушки, в конце концов, вынуждены были отступиться, так и не разрешив эту загадку.

И еще одно обстоятельство, связанное с появлением Юльки на свет, достаточно долго занимало умы сельчан своей неординарностью. Однажды Настена с грудным ребенком на руках заглянула в церковь и поинтересовалась у священника: христианское ли имя Юлия? Получив утвердительный ответ, она высказала пожелание, чтобы ее дочку окрестили именно этим именем. Слава Богу, священник был уже новый — отец Михаил — человек умный и, как позже убедился Мишка очень для своего времени образованный.

Презрев язычество матери, он сам нашел для новорожденной крестных мать и отца, оповестил о радостном событии всех, кто попался под руку (а те — всех остальных) и провел на следующий день обряд крещения в битком набитой церкви. Нарек он новорожденную Иулианией, но иначе, как Юлькой девочку никто не называл. На крестинах гуляло все село — лекарку, за редким исключением, любили и уважали все.

— И меня выгнала!

Мишка даже вздрогнул от неожиданного появления пышущей возмущением Юльки.

— Говорит — не мое дело. А как я учиться буду, если до больных не допускают?

— А ты Чифа посмотри, вон он под рогожкой лежит. — Предложил Мишка.

— Ага! Так и буду всю жизнь скотину пользовать? А люди, что, не болеют? Мала еще! — Юлька явно передразнивала мать. — Как будто я не вижу, что она беременная!

«Беременная? Кто, мать? Отца уже почти четыре года, как убили. Ничего себе! С кем же это она? И эта свиристелка теперь всем растреплет!»

— Потому и мала. — Буркнул Мишка. — Была б большая, не трепалась бы. Что б людей лечить, надо язык за зубами держать уметь!

— Ой, Минька! Я никому… Я нечаянно… — Юлька, наконец, поняла, что ляпнула лишнее. — Давай я Чифа посмотрю. Ой, бедный, как его! Минь, его в тепло надо, плечо зашить… Давай к тебе поедем, твою маму, все равно, на ночь здесь оставить придется. Минь, поехали, а?

— Ладно, поехали. — Согласился Мишка.

— Сейчас, я только возьму кое-что.

Бедной рыжухе снова пришлось тащить сани по снежной целине — тропинка, шедшая от дома лекарки к тыну была меньше полушага шириной, да и вела она не к воротам, а к узкому лазу — только-только человеку протиснуться.

— Минь, это ты их всех пострелял? — Юлька с некоторой робостью разглядывала оскаленные пасти мертвых волков.

— Нет, одного мать — топором, еще одного — Чиф. Вон того, у которого горло разорвано.

«Разорвано» — это было еще мягко сказано, горло отсутствовало вообще, почти до самого позвоночника. Можно было подумать, что волк попался на зуб не псу, а крокодилу. Если, конечно, можно представить себе крокодила, промышляющего волчатиной на зимней дороге в районе будущей границы между Украиной и Белоруссией.

— Эту шкуру тебе отдам, — пообещал Мишка — за то, что Чифа тогда выходила, и еще одну, если сейчас вылечишь. Шубу себе сошьешь. Вернее мать сошьет, она лучшая портниха в округе.

— Да не нужны мне твои шкуры, я и так…

— Это опасно… ну, с матерью?

— Да не знаю я! То есть, все хорошо будет, ты не бойся, летом тетка Евдоха, тоже беременная, с сеновала упала и плод скинула, так мать ее в три дня на ноги подняла. Только ребеночка уже не будет…

— Вот и про Евдоху растрепала, — укорил Мишка — про кого еще поведаешь?

— Да не скажу я никому, Минька!

— Не обещай, у тебя язык своей жизнью живет — отдельно от тебя!