Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

голышей Русай был ему благодарен. Чуткую детскую душу Торень понимал так же хорошо, как вверенных его заботам лошадей. Видел, что Руське нет-нет да хочется побыть не молодшим выучем, а обычным мальчонком: поваляться в сене, посвистеть в свистульку, вырезанную для него кем-то из плотников. А уж сколько раз конюх выгораживал паренька, когда доводилось тому прозевать начало занятий – не перечесть.

Да, хороший был Торень мужик. С пониманием. Он знал, что молодше Руськи в крепости никого не было, а оттого всяк доводился мальчонке наставником. Никому он не мог перечить, всех только слушаться. Сказал старший из ребят бежать в мертвецкую к Донатосу – будь добр поспешать. Велели идти к Ольсту – тоже не рассиживайся. А коли и на поварню сошлют за непослушание – не извернёшься, не возмутишься.

Все тут при деле, все как на ладони. А Руська посреди этого сурового уклада торчал, словно дурной сучок из гладкого бревна. Хотелось ему разом и к колдунам, и к ратоборцам, и к целителям, аж сердце трепетало! А на другой день глядь – ни туда ни сюда не тянет. Вот и сбегал он на конюшни к Тореню.

Может, глава о том дознался. Ибо мальчонке стали-таки давать послабления и обучали без прежней строгости. А может, Торень сам сходил к Клесху и истерзал ему сердце причитаниями. Руське сделалось смешно, он захихикал.

Ноги тем временем несли паренька в северную башню. Оттуда был виден лес. И серебристая кромка реки. И воро́ны на стене. Ух, сколько их там было! Жирные, наглые… Загляденье!

Жаль, не выбраться даже на оборот из крепости. В лесу-то, поди, страсть как хорошо нынче… Но нельзя! Глава строго-настрого запретил нос казать за ворота. Уж как Руська не упрашивал старших выучей взять его с собой на обход вокруг Цитадели, уж как не умолял, едва не плакал, но они оставались глухи к его просьбам.

– Подрастёшь, тогда и отправимся, – трепля парнишку по вихрастой макушке, отвечали облачённые в чёрные верхницы парни.

Они уходили, а он оставался. Оставался ждать, не понимая толком, отчего так сжимается сердце, когда захлопываются за ратоборцами ворота. Вот и надысь старшие уехали вместе с главой, а Русая и остальных молодших оставили в крепости.

Руська шмыгнул носом и вытянул из-за пазухи рогатку, которую смастерил ему один из старших Дареновых ребят – Ильгар. Смастерил аккурат перед тем, как отправили его из крепости на выселки. Он вручил мальчишке нежданное сокровище со словами:

– Держи. А то что ж за вой без оружия?

Паренёк потянулся дрожащей рукой…

Рогатка была крепкая, ухватистая, с прочной лосиной жилкой и холщовым мешочком. У-у-ух! Руська аж замер, не решаясь радоваться. Только протянул:

– Благода-а-арствуй…

Ильгар рассмеялся.

Молодой ратоборец давно уже покинул Цитадель. А оружие у Руськи осталось. Управлялся он с ним проворно.

Вот и нынче, чувствуя, как карман оттягивают камни, мальчонок изготовился к охоте. Пускай не ходящие, но ведь досаждают не меньше!

Жирные вороны величаво прохаживались по кромке стены, переругивались ржавыми голосами. Этот грай уже порядком надоел людям, но что поделаешь? Уж и трещотки ставили, и пугало, но всё одно летят клятые, каркают.

Руська прицелился.

– Ну я вам!

Однако камень со свистом промчался мимо. А стая, недовольно крича, снялась с места. Да напоследок клятые вороны ещё наградили обидчика несколькими плюхами, измаравшими верхницу. И смех, и досада!

– Чтоб вас Встрешник ощипал! – в сердцах ругнулся Русай и тут же сызнова взялся целиться.

Однако в этот миг увидел, что на дороге, ведущей к крепости, появились люди.

* * *

Солнце уже поднялось над горизонтом, светило радостно и ярко, когда над Цитаделью разнёсся пронзительный и тревожный крик Русая:

– На-а-аши-и-и! На-а-аши-и-и е-е-еду-у-у-ут!!!

Клёна бросила в миску недочищенную репу и кинулась прочь с поварни. Как была: с грязными руками, в заляпанном переднике, с ножом в руках. Даже свитку не накинула. Всё забыла.

Нешто ратоборцы воротились? Так ведь давеча только уехали! Должны были лишь через несколько дней в обратный путь пускаться! Значит, случилось что-то.

Сердце заледенело в груди.

Клёне показалось, что тяжёлые воротины расходились в стороны мучительно медленно… Девушка на неверных ногах сошла с крыльца и вцепилась в деревянный столбик перил, чтобы не упасть. Голова на миг закружилась.

Первыми во двор вошли шестеро пеших парней в чёрных верхницах. Они несли на сколоченных из жердин и застеленных войлоками носилках изуродованного мертвеца.

Клёна зажала рот ладонью, чтобы не дать сорваться с губ глухому стону. Допрежь ей не доводилось видеть настолько изувеченного человека. Мужчина был тощ, чёрен от побоев, с ног до головы покрыт рваными ранами, сочащимися сукровицей и гноем. Опухшее, обезображенное лицо покойника заросло по самые глаза бородой, а грязные волосы, не то светлые, не то седые, казались выцветшей паклей.

Клёна в ужасе окаменела. С крыльца донеслось едва слышное причитание. То лопотала Нелюба, прижимая к груди белые от муки́ ладони. По её щекам катились слёзы, а подбородок подрагивал, отчего казалось, будто она вот-вот разразится рыданьями.

Подле неё застыла бледная тётка Матрела и парни из служек. Было ясно, что все думали об одном: человеком! Это когда-то было человеком!

Более всего на свете Клёна боялась увидеть на носилках Клесха. И нынче от постыдного облегчения ей сделалось так гадко на душе, словно она сама была причастна к страшной гибели незнакомого мужчины.

Глава въехал во двор последним. Он был невредим и держал перед собой на лошади измождённую девушку с длинной-длинной, свисавшей едва не до самой земли светлой косой. Девушка была без памяти.

– Клёна! – окликнул отчим. – Отряди парней из молодших за горячей водой, а сама к Нурлисе беги, возьми у неё холстин чистых. Несите всё в лекарскую.

Девушка кивнула, развернулась, чтобы бежать исполнять поручение, но едва не столкнулась с Ихтором. Он спешно прошёл мимо неё, склонился над носилками, о чём-то переговариваясь с Рустой, и торопливо ощупал покойника.

От главного входа к целителям спешно ковыляли Ильд с Рэмом.

– В лекарскую его! Бегом! – приказал Ихтор старшим выучам.

Клёна удивилась: зачем в лекарскую и почему бегом? Однако времени на расспросы не было, да и не сунешься к креффам из праздного любопытства. Заняты. Но уже у двери в ученическое крыло Клёна услышала:

– И Койру зовите! Едва дышит парень!

Дышит?

Она мчалась по широким коридорам и с ужасом повторяла про себя: «Дышит, дышит, дышит…» Повторяла, но не понимала, как то, что лежало на носилках, могло быть живым? От ужаса к горлу подступала дурнота. Ум не вмещал страшное знание: человек, которому