Фантастика 2025-47 - Дмитрий Ясный

Свою машину он увидел неожиданно слева от себя, очевидно, слишком забрал вправо, пока проламывался через этот проклятый лес. Немой с виду дремал, загнав автомобиль в кусты, но стоило Азамату зашуметь, выбираясь на прогалину, как тут же встрепенулся и в лицо Азамату уставились черные жерла стволов обреза.

— Воды.

Голос Азамата был хрипл, пил он жадно, проливая половину воды из фляги себе на грудь.

— На станцию?

— Нет. Оденешь мой плащ и кепку. Выберешься на трассу и будешь уходить в сторону Самары. Если прижмут, начнут стрелять по колесам — останавливайся. Ты нужен мне живым. Обрез выброси. Я сказал — выброси! Здесь и сейчас — Азамат повысил голос, заметив промелькнувшую искру строптивости в глазах верного нукера — Меня высадишь там, где скажу, на ходу, не останавливаясь. Всё, переодеваемся. Впрочем, подожди, сперва достань из-под запаски мой новый паспорт. А я пока отдышусь — стар я уже стал для таких пробежек.

Набравшая скорость машина скрылась в облаке пыли, Азамат с кряхтеньем поднялся на ноги, отряхивая ладонями с брюк серую дорожную грязь. Огляделся. Чуть различимыми тонкими нитями вдалеке виднелись провода электрички, за его спиной стоял покосившийся указатель: «Чертов лог — пять километров». Азамат усмехнулся — нет, туда он не пойдет. Он пойдет вперед, туда, где сверкает остатками позолоты одинокий купол заброшенной церквушки. Бог он один, это только глупые люди именуют его разными именами.

На четырнадцатый день дверь моей камеры распахнулась утром, сразу после завтрака. Я встал спиной к решетке, присел, просунул сложенные вместе руки в квадратный проем.

— Назад! Лицом к стене, руки за спину!

Лицом так лицом. Я, прихрамывая, отошел от решетки. Поморщился. Сильно болели ожоги от контактных пластин электродов на интимных местах, прикосновения грубой ткани тюремных трусов к поврежденным местам доставляли кучу незабываемых впечатлений. Вроде бы уже семь дней на допросы не таскают и «лепила» местный приходил, мазал поврежденные места какой-то липкой и тошнотворно пахнущей мазью, а ожоги все никак не заживают. Витаминов, что ли организму не хватает? И следы от уколов непрерывно чешутся. Лязгнул отпираемый замок второй двери.

— На выход! По сторонам не смотреть, в разговоры ни с кем не вступать! Голову вниз!

Как скажете, гражданин начальник.

Потом были еле теплый душ с обмылком хозяйственного мыла и моя чистая, с неаккуратно зашитыми швами, пахнущая хлоркой одежда. Непрерывно морщась от боли, я кое-как надел джинсы, натянул севший на размер свитер на рубашку. Куртки нигде не было, да и хрен с ней. Вот только отсутствие шнурков для ботинок несколько расстраивало, хлябали они на ногах. И носки с трусами не мешало бы сменить — запашок от них шел тяжелый, застарелый. Ладно, не на прием к папе римскому собираюсь, а тот, кому я понадобился, потерпит. Конвоир возвышался каменным гостем в углу комнаты, терпеливо ожидая, пока я оденусь.

— На выход. Руки держать за спиной. Голову вниз.

Интересно, он другие слова знает?

Осеннее солнце мягко ласкало кожу лица, заставляя чуть прикрывать глаза от слишком ярких лучей. Я стоял на широких ступенях и вдыхал прохладный воздух. Вдруг, мне показалось, что вдалеке я слышу звонок трамвая. Вздрогнул и тряхнул головой — черт, прямо дежа вью какое-то.

— Олин, в машину!

Осмотрелся. У открытой дверцы «Волги», припаркованной чуть справа от ступеней, стоял Володя, шофер Алексея Петровича и смотрел на меня. Что ж, пойдем, раз зовут. Лучше своими ногами, а то как-то надоело, когда тебя постоянно таскают и задевают при этом твоим телом все углы по дороге. Это больно.

— Добрый день, Дима. Или ты на самом деле не Дима? Может быть, ты назовешь мне свое настоящее имя?

— Добрый день, Алексей Петрович. Это моё настоящее имя. Фамилия и отчество, разумеется, другое, но вряд ли это сейчас имеет какое либо значение.

— Ну почему же? Ведь совсем нетрудно найти тебя сегодняшнего. Если очень постараться. Сколько тебе сейчас примерно лет?

Я криво улыбнулся.

— Примерно столько же. Семнадцать. Только смысл искать? Время обратного хода не имеет.

— Да, тут ты прав. Мы рассматривали вариант устранения твоего оригинала, и он признан бессмысленным. Случившегося не изменить.

— Скольких вы перехватили?

— Троих.

— А Азамат?

— А Азамат ушел красиво. Как в кино. Со сменой внешности, с перестрелкой. Вместо него в машине был его подручный — погибли двое наших товарищей из группы захвата. Гражданин Савельев, по кличке Немой отстреливался. Из револьвера, блять, ржавого. У Мишы Тропинина осталось двое несовершеннолетних детей. Вынырнул твой Азамат в Пакистане. И еще двое ушли. Один перешел границу в Казахстане, другой был моряком на торговом судне.

— Надеюсь, над созданием вируса уже работают?

— Да. Ты все подробно расписал. И эффект от применения тоже. Мне только не понятно — почему? Почему ты отдал это лекарство им? Почему не нам? Не своей Родине? Почему?

— Лекарство? Нет, Алексей Петрович, это не лекарство. Это чума. Это смерть. Неотвратимая и неизбежная. А лекарство, оно здесь.

Я прикоснулся указательным пальцем к голове и тут же полетел в угол комнаты, сбитый с ног хорошо поставленным хуком. Быстро двигается товарищ полковник, вот тебе и кабинетный работник. Или это я растерял всю форму за время своего «курорта»? Черт, больно-то как! И что меня последнее время все бьют?

Полковник навис надо мной подобно скале, лицо побагровело от прилива крови, он орал, брызгая слюной мне в лицо:

— Идиот ху…в! Ты, долбанный умник из своего еб…о будущего! Почему ты молчал об этом на допросах? А если бы тебе сплавили мозги или твое поганое сердце не выдержало? Чем ты думал, кретин? В голове держишь формулы? В этом пустом куске дерьма? Ты понимаешь, что если бы к тебе применили форсированные методы допроса, ты стал бы овощем? Слюнявым, испражняющимся под себя овощем? И никто бы ничего не узнал?

Я с трудом поднялся с пола, доковылял до стула. Сел, вытянув вперед горящую огнем левую ногу.

— Слушай, заканчивай орать, полковник. Не применил бы ты пятую степень, никто бы из вас не применил. Не рискнули бы. Слишком ценны мои мозги. Тем более, сейчас. И допрашивали-то вы по-дурацки. Пугали, били, спать не давали, но ни чего серьезного, непоправимого не делали. Младенец бы догадался, что это лишь спектакль. И интересно, какой кретин вопросник составлял? — я посмотрел на ссутулившегося полковника и произнес механическим голосом — Ваше настоящее имя? На какую разведку вы работаете? Когда вас завербовали?