Жаркое лето 43-го - Владимир Геннадьевич Поселягин

В общем, семь кружек достал, по числу офицеров, плюс разной закуски.

– Товарищи офицеры, угощайтесь.

Берия кивнул, давая добро, явно в доверие ко мне хотел войти, мы же с ним продегустировав пиво, пол кружки высосали, тому особенно понравились закуски из Белоруссии, а я хамон пробовал, вот и поинтересовался:

– Так значит ты Шестаков? Молодо выглядишь. Или всё же Кириллов?

– Раскопали значит? И Шестаков я, и Кириллов.

– То, что товарищу Сталину помог, это большое спасибо.

– Ну а что, шесть дней назад получил задание предотвратить нападение, пять дней бил бандитов в лесах Украины, и вот вылетел сюда. Где дача не знаю, пришлось вот следить за кортежем. Дождался появления бандитов и занялся уничтожением. Всё просто.

– Просто да не просто. Малиновский сообщил, что ты из будущего, те бумаги и уставы что ему дал, внимательно изучены, но информации всё равно мало.

– А что, тот старлей не сообщил про игру?

– Что за старлей?

– Где-то три недели назад, пересекал Австрию на трофейном «мессере», так меня пара «яков» сбила. Так я со злости достал танки, эти же, что тут стоят, и те своими зенитками наказали наглецов. Ведущего сбили, а ведомый улетел с дымом. Погиб, как потом оказалось. А с ведущим, что на брюхо плюхнулся, мы пообщались. Не в курсе?

– Мне не докладывали. Кто такой?

– А я знаю? Старлей какой-то. К слову, медаль ГСС имел, с моим самолётом, двадцать три сбитых. В тылу советских войск мы друг друга сбили, до передовой километров шестьдесят было.

– Перескажи, что сообщил.

– Чую времени мало, от лётчика всё и узнаете. Мне вообще нельзя с вами встречаться, я многим рискую. Вон, специально пивом залился, типа, по пьяни не считается, а я уже хорошо наклюкался. Да и пообщаться нам больше не светит. Меня же к вам летом всегда закидывает, а как видите, война явно зимой или скорее весной сорок четвёртого закончится. В общем, слушайте…

Я сообщил итоги войны, последствия и что дальше будет. Слушал тот внимательно, изредка задавая интересующие его вопросы. Другие офицеры нам не мешали и с видным удовольствием угощались, явно не опасаясь возможной отравы. Приятно такое доверие. Так я кратко информацию выдал, но это ещё не всё, вопросов хватало. Вот Берия и уточнил:

– Почему вы уничтожаете наших граждан?

– Это которых? Когда я своих бью, специально или случайно, у меня кожа в голубой цвет окрашивается. Наказание такое.

– Я про Западную Украину.

– Бандиты же?

– Без постановления суда они такие же граждане, имеющие все права.

– И то что по лесам сидят и нападают на других граждан Союза, это вам игры в песочнице? Знаете, многого я от вас ожидал, но что вы такой… доброхот, никак подумать бы не смог. Удивили. Только не волнуйтесь, уничтожал я действительно бандитов. У меня есть возможность определять где враг. К слову, сюда направляются подкрепление на девяти грузовиках, скоро из-за поворота появятся, так в четвертой машине сидит враг.

– Как вы это поняли?

– Свои помечены цветом, изумрудным, нейтралы оранжевые, а враги всегда красные. Насыщенный рубиновый цвет.

– Проверим.

Берия отошёл к своим и приказал оставить четвёртую машину, приказать командиру построить людей. Есть подозрение, что там враг, поэтому пусть будут настороже. А когда колонна прошла, четвёртую машин действительно остановили на обочине, я и сообщил:

– Командир в кабине и горит красным.

С ним начали работать трое, тот дёрнулся к оружию, спеленали и уже кололи жёстко, отпустив бойцов с машиной. А Берия, что за этим внимательно наблюдал, прямо спросил:

– Почему немцам в Африке помогал?

– И японцам у Панамского канала. Всё у того лётчика, все ответы…

Это последнее, что я помнил, потому что моя голова разлетелась на куски. А стрелял тот самый лейтенант НКВД, из остановленной машины. Тот что горел красным. Причём, стрелял тот из двуствольного пистолета, что был в рукаве, в Берию, но один из бойцов охраны, дёрнул руку. Пуля, явно разрывная, попала в меня. И вот, как показал опыт, не хотелось бы повторять, всё же аптечка не спасает. Парней жаль, Берия им за такой косяк, оружие прохлопали, непросто пистоны вставит, фейерверки. А у меня игра подошла к концу.

⁂

Похоже вовремя меня убили, иначе админы бы лишили всего. Очнулся я лицом на столе, сидел за ним. Причём стол такой интересный, казённый, из жёлтого ДСП, так ещё сверху пластина стекла. Вроде пластика прозрачного. Подняв голову, что-то меня мутит, стирая с подбородка слюну, это я себя так не контролировал, изучал тёмный экран монитора, и стал изучать себя. Так, я был молод, не двадцать пять, как должно быть, а где-то восемнадцать-девятнадцать. Скорее последнее. Омоложение распространилось и на это время? На будущее? Сам я был одет в чёрную робу, скосив глаза на грудь, обнаружил над левым карманом нашивку с номером. Это что, тюремная роба? Да и кабинет с решётками тоже напоминал казённый дом. Вообще, кабинет был довольно большой, продолговатый, перед столом, за которым я сидел, ещё длинный стол, и ряд стульев перед ним. В общем, кабинет чиновника средней руки. На столе канцелярия, сувенирный флаг на подставке, причём красный, Советского Союза. Или Советской Империи? У них один флаг, он не менялся. Обернувшись, я за спинкой кресла на стене обнаружил большой портрет неизвестного мужчины в хорошем дорогом костюме. Это не внук Якова Сталина, да и не сын. Лет пятидесяти, для правителя такой страны вполне молод. Это если у него такой возраст сейчас, может и старше быть.

На правой руке, на указательном и среднем пальце я обнаружил метки электрического удара, что болели, дёргая. Вот что меня вырубило, когда я вернулся в тело с новым багажом знаний. Аптечка значит тут не работает. Вот только я не понимал точно где я и что происходит. Тут за дверями, она впереди, послышался разговор, невнятный, о чём не понял и дверь распахнулась, стал виден тамбур, а внутрь комнаты прошёл офицер, на погонах которого было по две полосы и по две больших звезды. Подполковник, армеец, судя по форме, кителя не было, рубаха с короткими рукавами, хотя снаружи зима, вон какой снегопад видно под свет качающейся уличной лампы. Сам хозяин кабина был могуч, под два метра ростом, но с большим брюхом, отчего пуговицы рубахи опасно были натянуты. Красное лицо, и то что тот постоянно платком вытирал шею, хотя температура вполне приемлема, давали понять, что у него проблемы с давлением.

– Ну что, Шестаков, сделал мне компьютер? – сходу спорил тот. – Отчего он отключается во время работы?

– А вы кто? – прямо спросил я, решив себе амнезию устроить. А что, я действительно никого не узнаю.

– Не понял? – удивился тот, пристально в меня всматриваясь. – А чего это ты помолодел? Сидел здоровый такой битюг, шире меня в плечах, а сейчас щегол с узкими плечами и рожей прыщавой как у призывника.

– Не знаю. Ничего не помню. Рука только болит, – и показал обожжённые электричеством пальцы.

– Твою мать, ты что, оголённой розетки пальцами коснулся?! Я ж предупреждал! Надо было с неё ремонт начать, – разозлился подполковник и выглянув дверь приказал вызвать старшего опера, вернувшись в кабинет, тот согнал меня с кресла и начал изучать внешние изменения. – Ты хоть что-то помнишь?

Выйдя из-за стола, я только сейчас рассмотрел сумку электромонтёра на одном из стульев, видимо мне выдали для ремонта.

– Не особо. Вроде Валентином зовут, а фамилию вы сами подсказали.

– Ага, и как взорвал машину с первым секретарём столицы и двумя его помощниками, тоже не помнишь? До сих пор не пойму, почему тебе вышку не дали, а каких-то паршивых двадцать лет в обычной зоне строгого режима.

– А где эта зона находится?

– Совсем плох, – устраиваясь в кресле, покачал головой подполковник. – Зона наша далеко от Большой Земли. Про Магадан слышал?

– Что-то такое, помнится. Ближе всего Владивосток вроде?

– Ну хоть это помнишь. Не сказал бы что ближе, две тысячи километров, но лететь всего несколько часов, это да.

Тут в кабинет быстро вошёл ещё один офицер, в этот раз невысокий и подтянутый, в звании майора, судя по погонам, лет сорока, на вид