Два в одном. В паутине интриг - Владимир Александрович Сухинин

Этот ледяной дракон оказался сильнее костяного, с которым сражался Артем. Его ледяные иглы и копье были невероятно мощными, а броня – слабой. Но слабость брони этот ледяной дракон компенсировал необычайной подвижностью, и это было удивительным. Хотя, как радостно подумал Артем, это ему не помогло.

Степа стал заметно крупнее, а Красотка, подобно орлу, упала на него сверху, когтями зажав рот. Степа мычал и извивался, но Красотка не отпускала его, пока их не потащил осьминог.

Артем, не теряя времени, выбрал новое умение – «Ледяные иглы» – и усилил свою броню, называлась она «Ониксовая броня ледяного дракона».

Возвращение для Артема было столь радостным и долгожданным, что он не нашел в себе сил спросить о новых умениях своих спутников. Впервые за долгие дни они вступили в схватку с двумя противниками. Артем вырос, и его спутники заметно окрепли. Но его тревожило поведение Степы, который был неосмотрителен и вспыльчив. «Наверное, это черта всех драконов-самцов», – подумал Артем. Они всегда стремятся заявить о своих победах, не задумываясь о последствиях. Для Степы это могло бы стать роковым, если бы он был один. Красотка, напротив, была более осторожной и рассудительной.

Однако пока Артему встречались только самцы. Что будет, если он столкнется со взрослой самкой? Об этом он даже не хотел думать. Ему представилось, как они образуют пару, и он тут же постарался прогнать эти мысли.

Они вернулись на то же место, но уже ночью. Артем облетел окрестности, где они застали врасплох отряд врага. Не найдя никого, направился в замок на перекрестке.

Два дня ушло у него на захват остальных замков. Но в них уже не осталось ни родственников глав родов, ни охраны – их успели спрятать. Сами замки стояли заброшенными и опустошенными. Артем не стал здесь задерживаться и полетел на юго-запад, чтобы собрать новые дружины.

***

Южные отроги Заречных гор

Вождь племени алиутов, Аргемон, не был наивным старцем, каким его могли бы считать с высоты цивилизации эхейцы. Жизнь в суровых горах, вечная борьба за пастбища и жизненное пространство закалили горцев, превратив их в особый род людей – воинов-пастухов, не знавших страха перед смертью и самим дьяволом. Они были вольнолюбивыми, непокорными и обладали своеобразной честью. Выносливые, поджарые, неутомимые, они отличались от крепко сложенных и высоких жителей Озер. Они были меньше ростом, но их тело, казалось, было свито из жил. Нравы просты и честны. У них практиковалась кровная месть, и за смерть родственника должен был ответить обидчик или его род.

Аргемон выделялся среди них умом и умением лавировать, уступать где надо. Мог быть неуступчивым, когда дело касалась вопросов чести горца, и умел отчаянно торговаться, чтобы выторговать своему племени хорошие условия. За что его ценили. Он не уступил царю эхейцев, и тот вынужден был признать силу характера вождя алиутов. Так считали соплеменники, видя пришлого царя в одиночестве у скалы. Тридцать лет он был вождем большого племени, а затем старшим вождем союза трех племен: алиутов, монгов и бестерлов. Он иногда отдавал на службу своих воинов знатным эхейцам за плату, но не шел на компромисс с теми, кто выбрал демонов своими господами.

Он говорил: «Настоящий горец родился свободным и свободным умрет». «Честь выше выгоды» – был его главный жизненный принцип. Один раз уступишь – и будешь гнуть спину всю жизнь.

Долгое время одержимые не тревожили земли, где обитал союз племен. Но давление с северо-запада на юг не прекращалось. Теснимые племена свободных горцев вторгались на их территорию все чаще, и каждая схватка была кровавой.

И вот теперь пастухи с дальних рубежей принесли тревожную весть: одержимые собрались и двинулись не на Царскую долину, как обычно, а на предгорья, где жили свободные горцы. Набег был стремительным, самым большим из тех, что помнил Аргемон.

Множество племен, теснимые одержимыми, не в силах оказать сопротивления, сдвинулись со своих мест и стали отступать на юг. Они занимали пастбища и долины, где обитали их соседи, и с яростью смертников бились не с одержимыми, а с соседями. Таков был их страх перед одержимыми. Ни уговоры, ни просьбы, ни угрозы на них не действовали, а путь одержимых устрашающе полнился распятыми на крестах мужчинами, женщинами и детьми. Дым от пожаров заполнил небо, стада овец гибли от рук одержимых. Страх обуял беженцев, они с отчаянием обреченных стремились пробиться через соседей и уйти подальше от кровавой тризны одержимых горцев.

Как всегда, такие ужасы приходят внезапно, когда ничего не предвещало такое развитие событий.

Аргемон созвал большой совет вождей и старейшин. Он знал, что надо посовещаться и понять, как действовать. Если они будут сражаться с теми, кто бежит от смерти, огня и пыток, то сами обескровят себя.

В его доме на земляном полу на циновках расселось десять человек старцев и крепких, покрытых старыми шрамами воинов.

– Братья, – начал Аргемон, – вы сами видите, в какое положение мы попали. Скоро толпы беженцев накроют наши земли. Их души в плену печали и скорби, они не могут слышать и думать. Ужас и страх стали их мудростью и разумом. Нам надо понять, что делать. Я сразу скажу, что убивать беженцев и вступать с ними в сражения – это не наш путь.

Он замолчал, тяжело дыша, словно пытаясь справиться с невидимым давлением, нависшим над собранием. В этот момент угрюмый вождь монгов, Монгарон, поднял голову. Его глаза, полные мрачной решимости, сверкнули в полумраке.

– Братья, – начал он хриплым, но твердым голосом, – слушайте меня. Беженцы бегут, словно сама смерть гонит их в наши земли. Они ведут себя как безумные, утратившие страх перед нами. Я не нахожу объяснения происходящему. Наши земли первыми приняли удар этой волны горцев, убегающих от одержимых. Они подобны диким зверям: не слушают уговоров, уничтожают наших животных, не обращают внимания на то, что наши люди убивают самых жестоких среди них. Они не сворачивают, даже когда перед ними поселения. Они пытаются пробиться через стены, хватают скот, гибнут под ударами наших воинов, но, не замечая потерь, идут вперед. Это так странно, что мне самому становится страшно. Я не понимаю, что с ними творится. И это только первая волна. За ней последуют другие. Я не знаю, как остановить эту «саранчу».

Он замолчал, и в комнате повисла тяжелая тишина, словно сама судьба затаила дыхание.