Во мрачной тьме - Талгат Канышевич Сабденов

В шпилях светло, чисто, богато. Зато в улье затеряться проще простого.

— Палец-5, спроси его непосредственных связях. Кто ему приказывал, с кем он контактировал.

— Логично. Эта женщина, Саломе, руководила только «Шестью цветками», или же ее влияние было шире? — Вертер снова коснулся ножом кожи, но пока не делал надрез.

— Бордель был ее собственностью. Она была в числе первых, кто услышал глас Истинного Императора. Ее знали и почитали все.

— Она была одним из Пророков?

— Я не знаю. Может быть и так.

— Ты выглядишь не лучше тех людей, что я видел в тоннелях. Ты такого же невысокого роста, а твои кости искривлены. Ты родился в улье, и твоя жизнь прошла в нищете и голоде. Как ты попал в шпиль?

— Я с двенадцати лет работал на мануфакторуме «Лорано Латерес». Там и познакомился с учением Истинного Императора. Оттуда меня забрала к себе сама госпожа Саломе, недавно.

— То есть на этом мануфакторуме много таких, как ты?

Культист замялся с ответом и Вертер, уже было выдохнувший с облегчением, что все закончилось, оттянул кожу на его груди и срезал ее ножом, после чего поддел образовавшееся отверстие изнутри, уцепился пальцами за край и с силой рванул на себя. Треск сдираемой заживо кожи потонул в захлебывающемся крике.

— Я же просил, — сказал он на ухо культисту, слегка душа его, чтобы тот умолк. — Ты не молчишь, не врешь и не юлишь, иначе будет больно. Ты отвечаешь честно, быстро, подробно. Тогда не будет больно. На мануфакторуме «Лорано Латерес» много таких, как ты?

— Д-да… м-много!

— У вас должен быть отличительный знак. Как вы друг друга различаете? — Вертер снова потянул за полуоторванный лоскут кожи.

— ААааа! Пу… Пуговицы! На рабочей робе есть две пуговицы! На рукавах! Те, что дальше от края манжет, должны быть чисто срезаны, а те что ближе — всегда застегнуты.

— Ну вот, другое дело. А что на счет места, где работает Эси? Там тоже много ваших?

— Да, там тоже!

— Сколько всего людей в организации?

— Не знаю!

Еще рывок.

— Аааа!!! Много! Много тысяч! Мы не знаем! Не знаем друг друга!

— Да, это разумно. Ячейки изолированы, ликвидация одной не повредит остальным. Ваша цель — восстание так?

— Да…

— У вас есть оружие и техника? Среди вас есть профессиональные солдаты?

— Есть оружие… должно быть… я не видел… солдаты нет. Объятия Истинного Императора… ххаа… закрыты для тех, кто проливает кровь ради… крови.

— Палец-5 — Оку. Этого достаточно?

Варез ответил далеко не сразу, видимо, консультируясь с остальными оперативниками и инквизитором.

— Да, вполне. Заканчивай тут и отходи к туннельной магистрали DJ-17, я проложу тебе маршрут.

— То есть, это еще не все?

— Нет, другие тоже кое-что смогли разузнать, введу в курс, когда соберетесь вместе.

— Так, позавтракать похоже мне не светит…

— В термостате была протеиновая паста.

— Спасибо хоть трупы жрать не предложил.

— Технически, любая потребляемая тобой пища состоит из…

Вертер вырубил вокс и достал из-за спины лазган.

— Деко, знаешь, я не с этого мира, — обратился он к тяжело дышащему культисту. — На моей родной планете когда-то очень давно жил человек, который говорил, что мы должны уметь прощать, иначе всем будет плохо. Но здесь не прощают никого и никогда. Может разучились, а может и не умели никогда. С точки зрения большинства, ты — еретик, не заслуживающий ничего кроме сожжения. Но, знай, что я тебя прощаю, что бы ты ни сотворил в своей жизни. Тебя, Эси, я тоже прощаю и не держу зла на тебя, хоть ты и пыталась меня застрелить. Простите меня и вы, если сможете.

Две филетовых вспышки пронзили темноту, и наконец-то воцарилась тишина. Никто не стонал и не всхлипывал, лишь на самом пределе слышимости угрюмо гудел машинный дух лазгана, требовавший настоящей битвы, а не расстрела безоружных людей.

Владислав Вертер стоял посреди учиненной им бойни, и боролся с желанием пустить себе самому лазерный луч в череп. Сегодня он струсил, и от страха совершил отвратительный поступок. Купил себе жизнь у инквизитора, выменяв ее на страдания и смерти двух незнакомых ему людей. Можно было сколько угодно прятаться за различными оправданиями, дескать, это были еретики, поклонники Губительных Сил, и предатели, отвернувшиеся от света Императора. Это действительно было так… для самого инквизитора и его свиты.

Но не для Вертера. Это была не его война и не его враги. И хотя умом он постепенно охватывал современный смысл слова «ересь», намного более жуткий, чем существовавший в М3, но принять его душой еще не смог. Он чувствовал себя слишком чужим в эпохе, отдалившейся от его дня рождения на тридцать восемь тысячелетий. Впервые в жизни ему захотелось помолиться. Не ради мифического рая и загробной жизни, а чтобы хоть кто-нибудь помог простить ему самого себя. Помолиться не за себя, отвратительный сплав машины и плоти, а за тех, чьи жизни только что забрал.

Но молиться было некому. Четверка Темных богов интересовалась вещами прямо противоположными, да и Император не принял бы молитвы за тех, кто отвернулся от него. Сквозила горькая ирония в том, что несуществующий христианский бог мог бы дать ему то, чего не могли настоящие боги. Можно было только истерзать свою душу настолько, чтобы в прощении не нуждаться, или же выдумать себе железное оправдание, которое перекроет все совершенные злодеяния.

Последние куски простыни Вертер использовал, чтобы стереть кровь с рук и ножа. Он не стал трогать тела, следуя приказу, по которому ликвидацию следовало провести устрашающе. Перелил остатки воды из бутылки в собственную фляжку, но побрезговал брать протеиновые рационы из холодильника. Для него это выглядело сродни осквернению могилы. Вместо этого, следуя за сервочерепом к точке рандеву, он нашарил в разгрузке невесть сколько там провалявшийся батончик из трупной муки, и с остервенением вгрызся в него зубами.

С остальной группой он встретился примерно через час в отнорке какого-то узкого тоннеля. Тройка боевиков, запакованных в тяжелые штурмовые панцири, смотрелась громоздко и устрашающе, и для Вертера оставалось загадкой, как они ухитрились действовать, не привлекая излишнего внимания. Брату Гериону, при колоссальных габаритах брони, было куда проще: его голографическое поле могло придать любой облик, или даже полностью скрыть из виду.

Сейчас, однако, никто уже не таился. И когда Вертер вышел из-за угла, в него впервые никто не тыкал стволами. Только Алисия, которую можно было отличить разве что по голосу и дробовику в руках, насмешливо заметила:

— Опять с ног до головы перемазался. Ты что, чисто работать вообще не умеешь?

— Как учили, так и