Русская война. 1854 - Антон Дмитриевич Емельянов

Алексеевич, вам бы такая информация о флоте противника помогла бы?

— Конечно, и я начинаю думать, что англичане стараются провернуть что-то подобное с кораблями. Все самое современное можно купить только у них, и при этом такой корабль всегда будет отставать от лидеров Гранд Флита.

— Тогда третья причина, — я поднял руку, показывая загнутые пальцы. — Это принципы рыцарства, которые воплощает в себе наш император. Я говорил об этом тому корреспонденту Расселу и готов повторить сейчас. Западные страны, отдавшие власть над собой капиталу, оказались у него в заложниках. Чтобы жить, ему нужны прибыли и новые рынки, и чтобы их получить, он будет идти на любые жертвы. В том числе и на войне, превращая ее из сражения армий в сражения народов, увеличивая количество жертв до миллионов, стирая в пыль города. Ведь важна не столько победа, сколько чтобы враг стал слаб, чтобы ты мог его контролировать, чтобы твои товары наполнили его рынки, превращая в колонию нового времени.

— Вы совсем уж мрачную картину рисуете, — покачал головой Меншиков. — Я знаю множество английских джентльменов, и большинство из них прекрасные люди. Например, лорд Раглан уже не раз предлагал встретиться и договориться о том, чтобы каждая из сторон могла забирать раненых после сражений.

— Я не могу доказать свои слова, — я покачал головой, а потом из памяти внезапно всплыли стихи.

Ship me somewheres east of Suez, where the best is like the worst,

Where there aren’t no Ten Commandments an' a man can raise a thirst…[35]

— Как вы сказали? — переспросил Корнилов. — К востоку от Суэца зло и добро — это одно и то же? Десять заповедей — ничто, и если тебе хочется, то просто пей до дна? Странные строчки! Кто мог написать такое?

— Один английский разведчик[36] в Индии. Однажды довелось встретить его в общей компании, и он, выпив, рассказал несколько своих стихов, — я начал импровизировать.

А вообще, просто стоило бы вспомнить, что Киплинг только родится лет через десять.

— Странно, но красиво. Я бы прочитал его сборник, если он его когда-нибудь выпустит.

— Я помню еще одни его стихи, — вырвалось у меня.

Take up the White Man’s burden!

Have done with childish days

The lightly-proffered laurel,

The easy ungrudged praise:

Comes now, to search your manhood

Through all the thankless years,

Cold, edged with dear-bought wisdom,

The judgment of your peers.

— Бремя белого человека, — опять начал переводить Корнилов. — Забудь про детские годы, забудь про быструю славу… В безжалостные годы пора стать мужчиной, предстать на суд других мужчин.

— Для нас не так важно быть белыми, как для британцев, — улыбнулся я. — Но вот быть мужчиной — это уже общее. Забыть про легкий путь, быть готовым к испытаниям, и только честь других таких же воинов будет для нас судьей.

— И царь, — напомнил Меншиков.

— И царь, как первый среди равных, — дополнил я и замер, неожиданно осознав, что, наверно, перегнул палку.

Но оба — и адмирал, и генерал, — промолчали. Прошло только четверть века с тех пор, как такие же дворяне пытались поставить под сомнение власть императора на Дворцовой площади, пять лет, как Австро-Венгрия и ее монарх смогли сохранить свое будущее только на острие русских штыков. И вот эти двое были верны Николаю, но в то же время у них не было иллюзий, что может быть и по-другому.

— Так к чему ты нам рассказывал про бремя воинов? — подвел черту Меншиков.

— Я хотел показать, что мы можем изменить правила будущих войн. Взять ту же вражескую артиллерию, которая уже могла бы расстреливать город, выпуская тонны снарядов по обычным домам. Но мы использовали шары и заставили их держаться подальше, и теперь они могут добить разве что до наших укреплений. Если же шары будут у всех, если разведка будет лежать в основе каждой атаки, то пустых разрушений станет меньше. Те самые обычные джентльмены не будут обстреливать города просто так, война получит шанс снова вернуться в плоскость сражений армий и воинов. А если кто-то решит преступить эти правила, то опять же все будут знать, что это было сделано специально. И суд мужчин, суд других воинов вынесет свой приговор.

— Ты молод, — Меншиков посмотрел на меня со странной грустью. — Ты идеализируешь войну, веришь, что ее можно загнать в рамки, но… Я не буду тебе мешать. Более того, я поговорю с Волоховым и куплю ваших акций. Куплю, помогу получить все, что вам нужно. Ну, и царю напишу письмо о его доле.

Старый генерал смерил меня долгим взглядом, напоминая о том, что он не только воин, но и придворный, который не упустит шанса хорошо показать себе перед императором. А новое оружие и бесплатная доля в будущем большом товариществе — это хорошие новости, которые помогут Меншикову укрепить его позиции.

— Думаю, мои офицеры города тоже захотят вложиться, — неожиданно добавил Корнилов. — Это возможно?

— Конечно, я передам Даниилу Кирилловичу, чтобы тот все подготовил, — закивал я.

На этом разговор плавно подошел к концу. Меншиков со своей свитой и Корнилов со своей двинулись в сторону города.

— Ну, ты даешь, Григорий Дмитриевич, — Степан треснул меня по плечу. — Кстати, я буду рекомендовать отцу тоже купить ваших акций. Так что скажи Волохову, чтобы и для казаков Кавказа акции тоже отложил.

— Конечно, — я закивал.

Все скажу своему партнеру. Главное, встретить его раньше остальных и предупредить, о чем именно он уже должен знать. Не думаю, что он откажется от вложений и покровителей, но лучше все же поспешить…

Я закрутил головой в поисках хоть какого-то экипажа, и повезло. На холме как раз показалась коляска с красным крестом на белом фоне. Кстати, это была моя идея обозначить наших медиков, которую сразу поддержал доктор Гейнрих. Как оказалось, в это время еще не было никакого общепризнанного международного символа, но, возможно, мое начинание немного ускорит его появление[37].

— Григорий Дмитриевич, вы выглядите взволнованным, — из коляски вышла Анна Алексеевна.

После своего спасения девушка решила, что должна нашему отряду, и легко согласилась на мою просьбу помочь всем рядовым освоить курсы первой помощи. И вот уже неделю каждый день до или после смены ездит к нам, чтобы заниматься с солдатами и моряками. Те просто млеют от женского общества, но стараются. Кажется, среди моих рядовых скоро не останется никого, кто не смог бы остановить