Михаил Ахманов - Я – инопланетянин

Придвинувшись ближе, Фэй посмотрела мне в глаза.

Лунный свет играл в ее зрачках, серебристые рыбки скользили в темных озерах, то исчезая, то появляясь вновь.

– Я провалила задание, Цзао-ван, не выведала никаких секретов. Только один, но самый важный.

– Этот секрет мы оставим себе, родная. И не тревожься, к какой из границ мы выйдем. Главное, убраться из Анклава, а там…

Она улыбнулась.

– Ты ведь умеешь не только прыгать через трещины, Арсен? Не только с рюкзаками?

– Не только, – подтвердил я.

Ее глаза закрылись, серебристые рыбки юркнули на дно озер, где так уютно дремать до рассвета. Дремать и видеть сны про Уренир… Я глядел на нее и мечтал, как покажу ей все прекрасное, что есть в подлунном мире: игру и блеск полярного сияния, корону радуги над водопадом, мощь океанских вод у берегов Таити, дремучий амазонский лес, карельские скалы, дубовые рощи за околицей Девички и каменное кружево старинных храмов – в Бомбее и Венеции, в Мадриде, Лиме, Петербурге… Я унесу ее туда и, не выпуская из объятий, скажу: смотри, вот Уренир! Не весь, конечно, но малая его частица, которая существует на Земле, оазис красоты, подобный землям и дворцам моей далекой родины…

За сизой дымкою вдалиГорит закат,Гляжу на горные хребты,На водопад.Летит он с облачных высотСквозь горный лес,И кажется: то Млечный ПутьУпал с небес[78].

Сиад спал спокойно, Макбрайт ворочался и что-то бормотал, Фэй улыбалась во сне. Видимо, ей в самом деле снился Уренир – горы, лес и водопад в созвездьях радуг, подобный Млечному Пути.

Поднявшись, я замер на минуту, зондируя сферы земли и небес. Безлюдье, тишина, только посвистывает в скалах ветер… Ничего живого, кроме троих моих спутников; безмолвные камни, пыльные смерчи и где-то далеко – вуаль, почти на грани восприятия. В этой пустыне нам ничего не угрожало, кроме собственной глупости или неосторожности. Но, к счастью, все спящие мудры и осторожны. Лежат, не двигаются…

Я направился по склону. Вершина холма маячила передо мной пологим бугром, и мнилось, что через шаг-другой встанет над нею кровля с изогнутыми краями, затем появятся древние стены, врата, бегущая к ним тропинка, загоны для яков и коз, фигуры монахов… Иллюзия, мираж! Реальность ничем не отличалась от любого места на этом плоскогорье – сумрак, безлюдье, тишина да заунывный посвист ветра. И никаких руин… Там, наверху, была лишь неровная площадка, засыпанная камнями; мелкие обломки, ребристые и плоские, покрывали ее колючим ковром, и среди них торчала пара глыб побольше.

Я опустился на одну из них, охваченный странным чувством узнавания. Ни келий, окружавших дворик, ни их развалин, ни бассейна, ни столбика, где был подвешен гонг… И камень был не тот – но место, без сомнения, тем самым. Та точка на земной поверхности, где я провел так много дней в беседах с Аме Палом, наш тихий и покойный кабинет под сводом голубых небес… Правда, он опустился на несколько километров, и небеса были другими – серыми, мутными, неприветливыми.

Душу мою охватила печаль. Я вспоминал про Аме Пала и его обитель, про тех людей, что жили здесь, хранителей тысячелетней мудрости; я помнил их лица и имена, я видел, как взрослеют мальчики, как юноши становятся мужами, я мог сказать, когда пришли одни, когда ушли другие, и знание, что все теперь ушли, казалось мне невыносимо горьким. Я скорбел о них, скорбел о миллионах незнакомых и невинных, сметенных штормом времени, скорбел о людях Лашта и Кабула, Герата, Чарикара, Кандагара, и скорбь моя была как тяжкий камень над их заброшенной могилой.

Человек при виде смерти ищет утешения; мысль, что близкие ушли и их уход невозвратим, ужасна. Они в садах Аллаха, говорит один, они на тропе перерождения, верит другой, а третий хранит их в памяти и утешается тем, что вызывает призраки усопших. Но эти утешения – не для меня, ибо я знаю, что нет во Вселенной ни садов Аллаха, ни троп перерождения. И я не могу припомнить тех погибших, которых не видал, а те, кто видел их, безгласны и мертвы, как все остальные; их память расточилась прахом, они не вспомнят, и их не помянут. Не человек погиб, не город, не армия – целый народ…

Почему?..

Возможно, об этом я узнаю нынешней ночью. Узнаю, ибо послание мне оставлено не на бумаге, не в камне и бронзе, а в сферах арупадхату, в нетленных небесах, которые, как думал Аме Пал, населены асурами и буддами. Пусть так… Для Аме Пала – божества, а для меня – ментальные пакеты, что обращаются в ноосфере какое-то время, дни или годы, в зависимости от того, сколь велика сформировавшая их энергия. Шорохи, шепот неведомых голосов, фразы и целые речи – все, что блуждает в ментальных безднах, суть пакеты информации, обрывки изреченных или затаенных мыслей. Не ведаю, зачем их коллекционирует Вселенский Дух; как утверждают Старейшие, это всего лишь непроизвольная реакция вселенской ноосферы. Так люди помнят случайно увиденное и услышанное, не обращенное к ним, не представляющее интереса, однако эти воспоминания живут, не покидая их годами. Потом уходят, смытые потоком времени… Так, вероятно, и с ноосферой, но реагирует она на все, что излучается ментальным импульсом, то есть на мысли или чувства.

Их, этих импульсов-пакетов, не перечесть; в этом ментальном море черпают прозрения и откровения, ловят отзвуки великих истин и приобщаются к идеям галактических масштабов. Но это случайный процесс, зависящий от удачи, – может, выловишь золотую рыбку, а может, рваный башмак или сосуд из хрусталя, а в нем – ядовитого гада. Ментальное море безбрежно, но в отличие от телепатической связи это пространство хаоса, и в нем не признают адресов; во всяком случае, я никогда не слышал, чтобы отосланное одним пришло к другому – к тому, кому назначено послание.

Но Аме Палу это удалось. Не важно как; важно, что именно он хотел сообщить…

Уже погружаясь в пропасть транса, я различил слабый шорох, словно что-то скреблось по камням у меня за спиной. Чувства мои в этот момент были сосредоточены на предстоящем таинстве, я не контролировал среду и был абсолютно беззащитен. Но что могло мне угрожать? Здесь, в безжизненной пустыне, где ветер поднимает пыль? А вместе с нею – мелкие камешки… они, наверное, и шелестят…

Энергетический кокон отгородил меня от мира. От земной реальности, которая в данный момент и в данном месте казалась весьма неприятной, совсем непохожей на те водопады в коронах радуг, леса и океанские воды, к которым я собирался унести свою возлюбленную. Она, эта реальность, была жутковатой, однако не потому, что плоскогорье выглядело мрачным, похожим на преддверье ада – мало ли в мире мрачных видов и неприятных мест! – а вовсе по другой причине. Я находился на кладбище, самом огромном, какие только были на Земле, и этот могильник, лежавший рядом с эоитом, питал его зловещей аурой. Болью, ненавистью, страхом, ибо до Тихой Катастрофы тут умирали в мучениях и проклинали приносящих смерть. Долгое, долгое время…

Энергия переполняла меня, и я, раскрывая кокон, направил ее поток к зениту. Этот щуп, соединявший мой разум с ноосферой, дрожал, вибрировал и был не очень-то надежен – в своей человеческой ипостаси я контролировал его с трудом. Я мог держать канал в стабильном состоянии лишь несколько секунд, но это было астрономическое время, отсчитанное по обращению Галактики, круговороту звезд и планетарных тел. Время же субъективное, биологическое, растянулось на гораздо больший срок. Какой, я в точности не знал, но мозг работал сейчас быстрее, чем в нормальном ритме, используя свои резервы, чтобы считать из центров восприятия лавину данных.

Их было много, так бесконечно много! Звуков, образов, ощущений… Хрипы и шепот, крики и смех, обрывки слов и фраз, страстные стоны соития, ненависть и торжество, тоска и ужас, чувство горделивого превосходства, предсмертный вопль, безнадежность, тихая радость наркомана, возгласы боли… Лица – гротескные, гримасничающие, залитые потом или кровью, спокойные, застывшие в раздумье, искаженные яростью… Сонмы, мириады лиц, туманных и расплывчатых, скорченные фигуры, руки, протянутые с угрозой или мольбой, перекошенные рты, улыбки и оскалы, чьи-то огромные, полные муки глаза… Три слова – трепетное объяснение в любви… гневный выкрик… целая проповедь – что-то о божественном… видения ада и рая… воинственные кличи… суровый приказ: иди и умри!.. Я утонул в этом хаосе; нужное мне исчезло, растворилось в пучине слов и воплей, шепота, стонов и вздохов, кружившихся над Землей, подобно призрачному хороводу. Силы мои иссякали, нить, связавшая меня со Вселенной, трепетала, готовая порваться, мозг, переполненный звуками, гудел, как барабан под градом безжалостных ударов. Казалось, еще мгновение, и я не выдержу: либо сойду с ума, либо сверну канал, не получив послания.

Затем что-то произошло. Странное, необъяснимое… Внезапно я почувствовал некую поддержку, словно меня осторожно вели – или скорее тянули – в определенном направлении; связующая нить окрепла, вопли призраков сделались слабее и вдруг растаяли совсем. Звенящая гулкая тишина… ощущение чего-то огромного, далекого… теплые ментальные волны – благожелательность, готовность помочь и что-то еще – неясное, но вполне ободряющее… И наконец, мысленный импульс, раскрывшийся веером знакомых звуков: бу-бу-бу шу-шу-шу невсть, ту-ту-ту за-ссст-мо би-ти-ти…