Эскадра его высочества - Алексей Владимирович Барон

– Ну, в доступной форме.

– Это невозможно.

– Не скажи. Фанатиков готовят в монастырях ордена. Там с юных лет вдалбливают совершенно дикие догмы. Но если в них верят наставники, верят и наставляемые. На детей ведь действуют не столько сами доводы, сколько внутренняя убежденность того, кто их приводит. А что, если пастырей заставить усомниться? Для этого и нужно выставлять весь их бред в смешном виде. То есть в истинном свете. К чему, кстати, сострадарии и призывают.

Люси горестно рассмеялась.

– Конечно, конечно! Потерявшие веру обратья-наставники начнут готовить некачественную смену. Из-за этого порочная цепь прервется и орден рассыплется как… как…

– Как ржавая цепь, – подсказал Гюстав. – Да, так оно и случится. В конечном счете.

– Только этот конечный счет ордену предъявят тогда, когда нас на свете уже давным-давно не будет! Ты знаешь, где-то я читала, что любая диктатура рано или поздно пожирает себя. Но вот беда: начинает она всегда со своих лучших, лакомых частей. Тех самых, которые в принципе могли бы ее спасти. Понимаешь?

– Очень хорошо сказано. Кто написал?

– Не помню. Но лучшая часть Покаяны – это такие дуралеи, как ты.

– Спасибо.

– Не за что! Все подпрыгиваете, напоказ себя выставляете. Дабы вас ненароком не забыли скушать, да?

– Успокойся, я вовсе не собираюсь попадать в нежные лапы бубудусков.

– А куда ты денешься?

– Есть куда. Поедешь со мной?

– Нет.

– Почему?

– Я слишком избалованна. Суровый быт сделает из меня невыносимую ведьму.

– Ну, быт я как-нибудь обеспечу.

– Сомневаюсь. Требования к жизни у нас очень разные, господин гвардеец.

– Бывший.

Графиня покачала очаровательно растрепанной головкой.

– Ты никогда не перестанешь быть гвардейцем. Устроитель быта… Впрочем, главное не в этом.

– А в чем?

– Ги, я очень нужна отцу.

– Это я понимаю. Но разве ты можешь чем-то ему помочь?

Личико Люси страдальчески исказилось.

– Не знаю. Зато знаю, что с тех пор, как он прогнал Арно, у него никого не осталось. Ни-ко-го. Это же страшно!

– А ему кто-то нужен?

– Не смей говорить так! Ты не понимаешь! Его никто не понимает. Все его видят таким, каким он хочет выглядеть. Сухим, холодным, равнодушным. А внутри он совсем другой. Беззащитный…

– Кто, маршал?

– Представь себе. Беззащитный и очень добрый.

– Добрый?

Гюстав промолчал.

– Не далее как сегодня он говорил о тебе.

– Вот как? Не ожидал.

– И зря. Папа вскользь упомянул твое имя и сказал, что границу с Поммерном перейти невозможно, лучше даже и не пытаться. Там все перекрыли фронтиеры, бубудуски и кавалерийские разъезды, а местное население вконец запугано и приучено доносить не задумываясь, рефлекторно. Не лучше дело обстоит и на границе с Муромом. До Драконьих гор и Альбаниса очень далеко. Так что остается…

Гюстав встал со своего стула и подошел к открытому окну.

Поместье Люси находилось на вершине холма. Из окон северного фасада просматривался утопающий в зелени императорский дворец Эрлизор, бухта Монсазо, а дальше, за башнями острова Дабур, на самом горизонте, маняще блестело неподвластное сострадариям море.

– Понятно. Люси, я этого не забуду.

– Не забудь еще вот что. После папы ко мне неожиданно приехал Арно. Полчаса болтал о разных пустяках, а потом спросил о тебе. Тоже мимоходом, только вот уже совсем с другими целями, как ты понимаешь. Возможно, в Санации еще и не приняли решение о твоем аресте. Но Арно очень хочет выслужиться перед своими обратьями. Фу, слово-то какое…

– Спасибо. Тоже не забуду.

– Гю, постарайся его не убивать. К сожалению, он мой брат, хоть и сводный.

– А если сам нападет? Ранить-то хоть можно?

– Ну так… Не очень сильно, – сказала Люси. – Сумеешь?

Гюстав усмехнулся.

– Думаю, что да.

– Ты возьмешь немного денег?

– Нет.

– Так я и знала. Что ж я без тебя делать-то буду?

– А я?

– А! – сказала она. – Дошло наконец?

– Давно дошло. Только вот ничего не поделаешь. Прости! Не могу я закрывать глаза на проделки сострадариев. С души воротит от запаха вечно немытых тел, от подлого обычая наваливаться из-за угла и непременно вдесятером против одного. От их хамства. От нарочито уничижительных имен, которые они сами себе выдумывают. От изуверских истязаний, которым подвергают людей, уже сознавшихся во всем, что делали и что не делали. От их животной ненависти к любому мало-мальски образованному или просто честному человеку. От их слов, ни одному из которых нельзя верить. Само существование ордена делает дружбу опасной, честность самоубийственной, а красоту запретной… Но самое ужасное даже не в этом. Люси! Эпикифор затевает войну.

– Войну? Почему ты так думаешь?

– Есть много косвенных признаков. Но есть и прямые. Например – майское нападение на корабли Поммерна у мыса Мекар. Без ответа оно не останется. И что тогда? Я давал клятву базилевсу и Покаяне. А фактически воевать пришлось бы за грязные делишки бубудусков. Вот это уж – совсем чересчур, понимаешь? Поэтому хорошо, что они сами отправили меня в отставку.

– Но если из армии выгоняют таких офицеров, как ты, что же будет со страной?

– Возможно, что военное поражение пошло бы на пользу нашему несчастному отечеству.

– Поражение? – удивилась Люси. – Какая в нем может быть польза?

– Эх! Вину за неудачу обратья-сострадарии с большим удовольствием переложат на верхушку армии. Но внутриполитический кризис неизбежен. Хотя бы из-за экономического истощения страны. Следовательно, позиции ордена поколеблются.

– На верхушку армии, – повторила Люси. – Послушай, а верхушка армии это ведь прежде всего…

– Да. Военный министр.

* * *

Внезапно в окно влетела синица.

С испуганным писком она заметалась по спальне, присела на люстру, вновь взлетела. Гюстав отошел от окна, освобождая дорогу. Птица выпорхнула.

– Он хороший полководец, – робко сказала Люси.

– Знаю. Однако в случае победы маршал станет еще менее угоден эпикифору как слишком популярная фигура. И популярная где – в армии! Нешуточная угроза…

Люси зябко передернула плечами.

– Ты говоришь страшные вещи.

– Это потому, что они похожи на правду. А правда в Пресветлой Покаяне лучезарной быть не может, ее лучше и не знать. Я бы и не говорил о страшных вещах, если б мог хоть как-то повлиять на ситуацию. Но увы, сам должен бежать.

– Отец ни за что не согласится на эмиграцию.

– Боюсь, что так.

– Неужели для него нет спасения?

– Только в случае плена.

– Он скорее умрет.

– Если прежде его не арестуют бубудуски.

– Бубудуски? Боже мой! За что?

– За первое проигранное сражение. Такое в нашей истории случалось множество раз.

– Гю, я этого не переживу! Ты должен что-то придумать.

– Уже придумал. Когда маршала арестуют бубудуски, его тем самым освободят от присяги. Остается освободить его самого. Это могут