Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ) - Забудский Владимир

Повернувшись наконец ко мне, Клаудия тяжело вздохнула и виновато закусила губу.

— Я не буду врать насчет себя. Мыслящая половина моего мозга не хотела этого: врываться в Володину жизнь, разрушать его семейное счастье, да еще и из-за подстрекательств человека, испытывающего к Володе циничный материальный интерес. Но эгоистичная, животная моя половина страстно желала обратного: быть рядом с ним как можно дольше, по любым причинам, из любых побуждений.

Она вновь повернулась к окну, из которого проникали в комнату приглушенные пленкой и серым смогом Нового Бомбея лучики света. На долю секунды ее лицо озарила ностальгическая улыбка.

— То было светлое время. Время возрождения. Оправившись от Темных времен, люди с надеждой смотрели в будущее. Володя фонтанировал идеями, он был полностью захвачен своими планами, тем, что он строил. Катерина сутками пропадала в своем центре Хаберна, жила совсем другой жизнью. Он почти не видел ее из-за командировок, а когда видел — не мог поговорить о том, что на самом деле наполняло его душу. А я была рядом. Я искренне разделяла его идеи, я слушала его с замиранием сердца, с восхищением. Он думал, что дело в его словах. Не понимал, что дело было в нем самом. Мы все сильнее сближались. Как друзья, вначале. Так у нас с ним все и началось.

Сделав паузу и повернувшись ко мне, Клаудия продолжила:

— Ленц получил то, что хотел. Я снабжала его нужной информацией. Помогла ему нащупать нужные ниточки. Сделала так, чтобы он смог еще больше сблизиться с Володей, найти к нему подход. Иногда мне бывало из-за этого стыдно. Но я пыталась убедить себя, что не делаю ничего плохого. Володя в те годы искренне разделял идеи Содружества. Он с радостью сотрудничал с Ленцом, они так мило беседовали, будто они и впрямь хорошие друзья. Ленц был мягче масла…. до того момента, когда появилась идея создания Альянса.

Клаудия с интересом посмотрела на меня.

— Тебе не приходилось видеть этой метаморфозы? Когда его напускная доброта вдруг исчезает и на месте мягкой шерсти вдруг прорывается что-то стальное, чешуйчатое?

Мой взгляд был красноречивее ответа.

— Я впервые столкнулась с этим еще тогда, когда поняла, что люблю Володю и захотела «выйти из игры». Его улыбка вдруг исчезла, и он популярно объяснил мне, что тогда будет: правда о наших отношениях выплывет наружу, разрушив Володину судьбу, а сам Володя узнает о том, как и почему я с ним познакомилась. Одна мысль об этом повергала меня в ужас.

— Правда-таки выплыла, — поморщился я, вспомнив слухи, бродившие даже по моей школе.

— Да, но не из-за меня. Володя расхотел сотрудничать с Ленцом, когда тот начал требовать от него передавать секретную информацию, касающуюся проектов Альянса. Тогда Ленц решил его шантажировать. Пригрозил, что Катерина узнает всю правду о нас, получит видеозаписи. А ведь Володя так любил твою мать. Он слишком боялся ее потерять! А Ленц, кроме кнута, припрятал еще и пряник. Пообещал Володе, что, если тот будет послушным, ты, Димитрис, сможешь стать резидентом Содружества, поступить в университет в Сиднее, воплотить свои мечты…

— Папа не пошел бы против своих убеждений. Даже под действием шантажа, — уверенно возразил я, слишком хорошо зная о несгибаемой силе воли своего отца.

— А он и не пошел, — удовлетворенно кивнула она. — Он отказался от сотрудничества. Не побоялся угроз, что твоя мать узнает правду. И угрозы воплотились в жизнь.

— Если бы это было правдой, папа никогда бы больше не стал иметь дела с шантажистом.

— А это еще не конец, Дима. Ленц все-таки нашел Володино слабое место. Он всегда находит, — грустно произнесла Клаудия. — Переломным моментом стала болезнь твоей матери. Она мучилась и сгорала у него на глазах, а Володя был совершенно бессилен. Без вмешательства Ленца с его влиянием в Содружестве никто не способен был спасти Катерину. А Ленц выдвинул свои условия. Так он заставил Володю работать на себя. Вот какой была их «теплая дружба». Вот какой он человек.

Я не знал, что ответить. Я всегда догадывался, что мамина операция обошлась папе дорогой ценой. Могло ли быть так, что в обмен на ее лечение он согласился отступиться от своих идеалов? Да. Любовь к близким всегда пересилит убеждения. Могло ли быть так, что Ленц предложил такую сделку? Может, и так. Профессиональный разведчик не может быть альтруистом. Кем был для Роберта мой отец тогда, в 73-м? Всего лишь одним из людей, от которого требовалось получить информацию. Это не слишком приятно, но мир взрослых людей устроен именно так.

— Но это еще не все, Дима, — не видя на моем лице убеждения, продолжила Клаудия, снизив тон и переходя к главному. — Я знаю, что именно он виновен в его смерти. Я всегда знала это, хоть и пыталась убедить себя, что это не так.

Это уже слишком походило на конспирологический бред.

— Какое отношение может иметь Роберт к казни заключенного в югославской тюрьме?

— Такие, как Ленц, не убивают своими руками, и даже не нанимают убийц. Они разменивают людей, как монеты. Такой монетой стал для него и Володя, — объяснила Клаудия с мрачной ненавистью в голосе. — Перед тем как отправиться с тайной дипломатической делегацией в Бендеры, он передал информацию о ней Ленцу. Он полагал, что Содружество, несмотря на охлаждение отношений с Альянсом, заинтересовано в стабилизации ситуации в Европе, и Ленц поддерживал такое убеждение. Но в Канберре смотрели на ситуацию иначе. Они не хотели, чтобы в ЮНР пришли к власти умеренные силы, а ЦЕА оброс новыми территориями и еще сильнее укрепился. Куда выгоднее им виделась разрушительная война, в которой обе стороны ослабнут, Европа будет повергнута в хаос и ее жители сами захотят под крыло могущественного заокеанского покровителя. И люди из СБС устроили утечку. Сделали так, чтобы делегацию арестовали, путч провалился, а верх одержали радикалы из окружения Ильина. Сделали так, чтобы началась война.

— Ты не можешь знать этого!

— Я знаю, — решительно произнесла она. — Я хорошо знаю, что он за человек, что они за люди. Это проклятое Содружество! Империя, восставшая из пепла войны, которую сама же и начала! Государство обманутой мечты, где тирания спецслужб, чудовищная социальная несправедливость и ненасытная жадность корпораций неумело скрыты за потрепанными либерально-демократическими декорациями! Господи, неужели мне стоит рассказывать это человеку, прошедшему «Вознесение»?

— Что же ты работала на них пятнадцать лет?

— А ты, Димитрис? — не осталась она в долгу, устремив на меня не испытывающий взгляд. — Разве не ты сегодня утром лупил перепуганных людей дубинками, травил голодных детей газом? Ты не вспоминал своих родителей, когда делал это?

— Эти «перепуганные люди» и «голодные дети» взрывали бомбы, стреляли в нас! — с возмущением, но, может быть, и со стыдом начал защищаться я.

— А что еще ты прикажешь им делать? Ты видел, как они живут? — вопросительно подняв подбородок, Клаудия с ироничной улыбкой постучала по картонной перегородке.

— За что тебя выдворили из Турина? — мрачно спросил я.

— А что, ты хочешь арестовать меня? — грустно усмехнулась итальянка.

— Не говори ерунды. Но я должен это знать.

— Война и Володина судьба мне на многое открыла глаза. Я порвала связи с Ленцом. Пыталась уйти в себя, спрятаться, найти гармонию в своем внутреннем мире. Но чувство вины не отпускало меня. Требовало искупления. И я, в конце концов, нашла в себе силы выползти на свет. Пока Содружество, взяв власть в Турине на волне спровоцированного им же разочарования Альянсом, закручивало там гайки, я пыталась заниматься правозащитной деятельностью. Я не делала ничего незаконного, лишь говорила правду. Хотела открыть людям глаза. Но в результате мне пришлось бежать.

Я сидел ошарашенный, переваривая услышанное. Я разрывался между желанием раздраженно уйти, назвав Клаудию лгуньей и проблесками сомнений, которые появились в моей памяти и начали раскручиваться как некий огромный маховик. Все, что она говорила, было слишком складно. Все это, до последнего слова, могло быть ужасной правдой — с такой же вероятностью, как это могло быть ложью и дезой, или плодом больного воображения, либо комбинацией истины и вымысла в определенных долях.