Кровь вассалов - Владислав Добрый

лучше погибнуть в бою, чем стать тем предком, потомкам которого будут тыкать в лицо: «А не твой ли дед сбежал, когда его сюзерен сражался?»

Вот только всё это с трудом проходило испытание реальностью. Слишком много нужд и интересов — своих, семейных. Легко рассуждать о красивой смерти, когда скачешь в ярких цветах своего сеньора в атаку, прямо перед его глазами. Совсем другое — когда это потная возня где-то на задворках, откуда не то что стен замка сюзерена, туда и ехать неделю.

И тут в голову лезут всякие мысли: что даже если тебя просто возьмут в плен — новую кольчугу, а уж тем более латный нагрудник, придётся снова заказывать. Возможно, в счёт будущего урожая. А у тебя долги, да и приданое дочерям не собрано…

С горожанами всё ещё хуже.

А вот солдаты…

Они не сеют и не пашут. Не зависят от владельцев земли. Не нужно искать милости у тех, кому принадлежит все вокруг. Их ремесло — топать туда, куда укажу я. И убивать тех, кого прикажу я. И брать то, что понравится.

Я слышал, что в средневековье моего мира отлучали от церкви города, где давали приют отставным солдатам. Настолько опасными считались люди, выпавшие из сословий. Опасны для всех — кроме тех, кому они служат.

Нагнав бранкотту Однорукого, я крикнул издалека:

— Как называется ваша бранкотта?

Это вызвало недоумение. Мне пришлось повторить вопрос. Однорукий ответил за всех — он как раз подъехал ко мне. Наискось через лицо у него шла повязка с лечебными травами — скорее всего, поймал стрелу в забрало и наконечник достал плоть. Рана глубокая. Поэтому магиемл лечением лишь свели края, но не до конца: если внутрь попала зараза или остался кусок железа, лучше не заживлять. Сверху приложили травяной компресс, который «вытягивает гной». На самом деле там не мало алхимии, хоть у каждого лекаря свой состав, эти дезинфицирующие и заживляющие компрессы реально работают. Я уже поднаторел в таких делах, если карьера герцога надоест, смогу подрабатывать травматологом.

Обычно хмурый и жёсткий, сейчас Однорукий выглядел неожиданно грустным и даже добрым. Возможно, потому что у него лицо сильно опухло.

— Эта бранкота, которой командую я, — сказал он с хрипотцой, срываясь на раздражение. — Ран Тейр, если угодно. Жду ваших пожеланий, сеньор.

Я кивнул. Имя подходило — простое, сухое, резкое и опасное, как и сам человек. Я, разумеется, забуду его через минуту. Кстати, имя, похоже, южное. С южных земель Регентства. Я предполагал, что Однорукий откуда-то из Долины Караэна, а он, оказывается, даже не из окрестностей Таэна. Видимо, ближе охотников вести отряд не нашли. Интересный человек.

— Вы правы, сеньор Ран. И вместе с тем — не правы. Я видел ваш бой с холма, — я оглядел пехотинцев. Привычки строиться у них так и не появилось, но они собрались вокруг в некоем подобии строя. Вперед, впрочем, пробились прачки и проститутки. Хотя, я повторяюсь. В общем, впереди были маркитантки — мужики, даже те, что уже держали оружие и успели его пустить в дело против всадников вроде меня, всё ещё инстинктивно старались держаться подальше.

— И я видел, как о вас разбивались враги, как стрелы о щит! Как вы косили их, как серп траву, и как не гнулись, стоя против сил, в тысячу раз больших!

Последнее, конечно, преувеличение. Вряд ли они успели увидеть больше пары десятков вражеских пехотинцев и оценить соотношение сил. Зато Ран Тейр видел. Так что нельзя сказать, что совсем никто не был в курсе.

— С этого дня вы — Железная Бранкотта! — торжественно объявил я. Победно оглядел недоумевающие крестьянские рожи и отозвал Однорукого в сторону. Нагрузив его ценными указаниями — которые, в общем, сводились к тому, чтобы он встал гарнизоном в сдавшемся городе, никого не пускал за стены, по возможности не давал грабить окрестности и следил, чтобы горожане не вырезали их самих, — я озвучил обязательную плату, которую потребовал с города. И в этот момент Ран Тейр сказал:

— Мой сеньор, я взял двух пленников. Как оказалось, они братья. Мне уже предложили пятьдесят дукатов за обоих. Полагаю, будет честно, если я предупрежу вас прямо. Я покину войско, как только получу этот выкуп. Этого хватит, чтобы я смог, наконец, спокойно встретить старость.

— Благодарю вас за честность, сеньор, — ответил я, чувствуя, как кривлюсь, будто лимон лизнул. — Рад вашей удаче.

— Надеюсь, у вас есть достойный человек на моё место? — выдал Ран то, что его уже беспокоило.

— Кто-то обязательно найдётся, — ответил я, чувствуя, что ко мне возвращается хорошее настроение. — Подумаем об этом, когда вам выплатят выкуп!

Пятьдесят дукатов? Да я трачу дукатов двадцать раз в полгода на каждого всадника в своей свите. Кому-то коня купить, кому-то доспех. И это при том, что у них обычно и свои есть — просто хуже, чем мне бы хотелось. Но для Рана Тейра это, видимо, самая большая удача в жизни. Вот только… Кажется мне, что своих людей он не бросит. Если бросит — значит, я в нём ошибся. Тогда пусть уходит. Туда ему и дорога. А если нет… Пусть посидит пару месяцев в городке.

Уважаемые люди в городах — что в моём мире, что в этом — любят договариваться обо всём за углом и считают, что хорошие отношения легко построить на подарках, лести и выгоде. Такая среда очень опасна для бедного и честного человека, чем стать тем, от которого им что-то нужно. Она меняет. Посмотрим, что Ран Тейр будет думать через два месяца о том, можно ли встретить старость всего лишь с пятьюдесятью дукатами.

— Однако я чуть не забыл главное! — постарался я скрыть ехидство в голосе. — Откуда у вас это заклинание? Я думал, Университет не выпускает знающих его тайну даже за стены!

— Это не у меня, сеньор, — ответил он. — Это сотворил наш смотрящий за обозом. Вон он, у той телеги, рядом с големом.

Я посмотрел в указанном направлении — и увидел того самого человека, которого принял за лекаря, когда он, проходя мимо меня, рассыпал в грязь свои инструменты.

Сейчас он возился с сидящим у телеги големом, явно беспокоясь за него больше, чем о том, что я там говорю. Меня кольнула ревность, но потом я задумался. Пренебрежение к наглому простолюдину стёрлось, при воспоминании о степени его магического искусства.