Птицеед (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич

Мало ли как они там плутают и куда в итоге выйдут.

Капитан, проклятущий совиный сын, двигался параллельно мне с рожей человека, совершающего утренний моцион, дабы нагулять аппетит перед завтраком. Я, пожалуй, завидую его вечной невозмутимости. Наверное, это такая уникальная способность благородных блондинов — плевать на опасные события, которые происходят рядом. Фарфоровые куклы, которых не касаются земные беды — вот он из какой породы.

Я опередил Августа на несколько секунд.

Колдун, за спиной которого я оказался, почувствовал движение, начал поворачиваться, и я вогнал клинок ему в шею.

Не скажу, что я жесток. Жестокость — оружие, которое часто ранит тебя столь же больно, как и врага. Пускай ты и не сразу замечаешь эти раны. Я рос довольно добрым, можно сказать, жалостливым ребёнком. Но семейная школа Фрок сильно закалила меня излечив от уверенности, что в мире существует лишь любовь, добро, справедливость и этим с тобой готов делиться каждый прохожий. А Рейн и вовсе выжигал из меня «мои слабости» целенаправленно, чтобы я мог выжить в Иле.

Ну, что же. Порой старший братец мог бы гордиться мной, раз уж я на это не слишком способен.

Я выдернул нож, и из сонной артерии ударила тугая струя горячей крови. Часть попала на меня, я толкнул колдуна, из-под губ которого полыхнуло лиловым, в сторону начавшего разворачиваться стрелка. Носитель ветви влетел в солдата, выронив изо рта руну, сбил ружье вниз.

Справа на троицу обрушился ураган, которого звали Капитан. Этот действовал с ледяной расчётливостью механизма, созданного лишь для того, чтобы проделывать в людях лишние дырки.

Клинок из ручки зонта волновал воздух гудением злого шмеля.

Парень, в которого врезался колдун, сейчас уже лежащий на опилках и пытавшийся зажать рану на шее непослушными руками, оскользнулся на крови, ружьё задралось вверх и слишком уж громко бахнуло в потолок. Капитан нанёс три быстрых укола, затем развернулся к оставшемуся стрелку, хладнокровно перехватил ствол левой рукой, отвёл от своего лица.

Грохнуло.

В дело вступила шпага.

Это была утончённая работа мясника. Но я не остался, чтобы восхищаться искусством уничтожения ближнего своего. Жизнь такая штука, что я, если повезёт (или точнее — не повезёт), ещё не раз увижу командира «Соломенных плащей» отправляющим на суд к Рут всяких мерзавцев.

Счёт шёл на минуты. Полагаю, стрельбу слышали все.

Я наклонился над колдуном, поймал его стекленеющий взгляд, когда, откинув полу куртки, выудил из пенала на поясе колбу с солнцесветом. Он пытался запомнить моё лицо, хотя чем это поможет ему на долгой дороге, которая начнётся уже секунд через тридцать, я не знал.

Я бросился прочь, доверив Капитану добивать последнего. Уж с этим он справится как-нибудь без моего участия.

Ничего удивительного, что, поблуждав здесь сперва с гидом, затем с Идой, а после и с Августом, я вполне хорошо ориентировался в подземелье под ареной. Не плутал.

Коридор, под прямым углом примыкающий к тому, по которому я бежал, преодолел прыжком, пролетев открытое пространство со скоростью чайки, нырнувшей за мелкой рыбёшкой.

Мне показалось, что прямо в лицо харкнуло огнём, но стрелок замешкался на долю секунды, пуля прошла в паре дюймов за спиной, угодила в камни.

Я поддал, повернул налево, к загонам, и снова грохнуло с опозданием — второй номер разрядил ружьё.

— Туда побежал! — крикнул кто-то.

Когда они спускались, я видел, что у них ножи на поясах, но надеялся, ребята решат перезарядить ружья. Конечно, опытный солдат может провернуть такое и на бегу, вопрос в сноровке, но, полагаю, какое-то время у меня было.

— Сбои! — не желая, чтобы в меня пальнули из пистолета, крикнул я, сдвигая засов на двери, за которой мы оставили наших спутниц.

— Почему стреляют? — Жена посла спросила это без всякого испуга.

— Блохие люби, ритесса. У беня солнцебвет.

— Я чувствую. — Ида сунула руну за щёку, забрала у меня колбу, жестом потребовав отодвинуться в сторону. Смотрела она только в коридор, откуда выбежали двое. Один с ножом, другой с шомполом под мышкой, на ходу засыпающий порошок из прокушенного патрона в ствол ружья.

Глаза колдуньи прищурились и, пожалуй, в первый раз, я увидел в них нечто совершенно ледяное, нечеловеческое, с чем не сталкивался даже на кладбище Храбрых людей, когда она приказала прикончить меня. Кажется, сейчас она собиралась отыграться за весь испорченный вечер.

Из-под её красивых губ потёк лиловый свет, и она сказала медовым голосом, пробравшим меня до мурашек, пускай я и был абсолютно устойчив к силе её ветви:

— Неужели вы желаете причинить вред той, кого любите?

[1] Любезнична прогива (росс.) — любезная супруга.

[2] Пусть огонь в вашей печи не гаснет всю зиму (росс.). Вежливое приветствие в росской традиции, независимо от ранга и сословия собеседника.

[3] Устюжень — северная, первая столица россов.

[4] Ошкуй (росс.) — белый медведь.

[5] Дай мне иголку (росс). Другое значение — дай мне клинок.

[6] Отдай ему (росс).

Глава пятнадцатая

НОЧЬ ЦВЕТА ИНДИГО

Если оперировать банальностями, как скальпелем над раненым в Иле, то письма — проводники неизвестных новостей. В этих конвертах: белых, жёлтых и голубых, залитых алым или тёмно-бордовым сургучом, пахнущих табаком, чернилами, духами, кожей или кофе, среди ровных или кривых строчек, аккуратных или совершенно нечитабельных — может прятаться всё, что угодно.

Начиная от любовного послания и заканчивая известием о кончине обожаемой бабушки.

Передо мной, на письменном столе, в стопке лежало семь разных конвертов — почта, пришедшая сегодня утром, которую я забрал у мужа управляющей «Пчёлкой и Пёрышком». Альбинос, зная мои предпочтения, приложил к корреспонденции ещё новостной городской листок, сейчас утянутый Амбруазом и изучаемый с неспешной придирчивостью где-то в библиотеке.

Я провёл по письмам ладонью, распределяя по столешнице, словно игрок в карты. Изучил «расклад», перебирая последовательность дальнейшей «игры». Приняв решение, потянул на себя верхний ящик стола.

Отодвинул в сторону кусок яичной скорлупы. Маленький фрагмент, оставшийся мне на память. Толстая, почти в полдюйма, ярко-бирюзовая, в чёрную неровную крапинку. Всё хотел отнести её в ювелирную мастерскую, заказать какую-нибудь очаровательную безделушку — браслет или серьги, а уже столько лет прошло, но так и не нашёл на это времени. А может, просто так и не придумал, какой результат хочу получить.

Взял нож для писем, вскрыл первое.

Счета за семестр от университета Айбенцвайга. Элфи выбрала категорию свободного слушателя, что позволялось девушкам, не достигшим права поступать в силу юного возраста. Она посещала некоторые интересующие её лекции, пару практикумов — химия и анатомия, а также ежемесячные публичные диспуты на центральной кафедре, когда выступал декан с лекциями по истории. Это стоило денег и я, обмакнув перо в чернильницу, написал поперёк бумаги своё одобрение, а затем бросил её в плоскую корзинку на краю стола. Для Амбруаза. Всё, что касается обучения девчонки и фундаментальных наук, проходит через него.

Обычно он разбирается с университетом и вносит плату, благо деньги я доверяю ему свободно.

Второй конверт, удивительно большой, особенно если сравнивать с его содержимым — узким клочком шершавой бумаги. Текст тоже подходил вне всякой меры:

Было весело. Тебе следует чаще посещать культурные мероприятия столицы.

Капитан в своём стиле. То, что любой нормальный человек считает, по меньшей мере, совиным помётом, Август оценивает как весёлый досуг. Не важно, что мозготряс сунул ему ментальное щупальце куда-то под мозжечок.

«Весело»!

Впрочем, я рассмеялся. Мой мир бы обеднел, не будь таких людей, как командир «Соломенных плащей».

— Вне всякого сомнения, мой друг. Вне всякого сомнения, — пробормотал я.