Мастеровой - Анатолий Федорович Дроздов

— Извините, господа! — раздвинул он толпу. — Вы совсем замучили коллегу. Он ведь только с поезда. У вас будет время расспросить его подробно. А сейчас, как командир штабс-капитана, увожу его с собой.

Он взял Федора под руку и вывел из толпы. Следом увязался Рогов.

— Удивил ты нас, — сказал Куликов, когда все трое оказались в кабинете капитана. — Хотя нет, не удивил, я чего-то эдакого ожидал. Но не думал, что случится скоро. Господин штабс-капитан… — улыбнулся он. — Вы, надеюсь, не откажетесь провести вечер у нас? Выпить за успех, хорошенько закусить? — он потер ладонями. — Я отправлю посыльного жене. Пусть готовит стол, приглашает Алевтину. Так ведь, Миша? — посмотрел он на Рогова.

— Разумеется! — ответил капитан. — Жены не простят, если мы придем без нашего героя.

— Извините, господа, — попытался отказаться Федор. — Завтра непременно буду, но сегодня не могу. Я еще Юлию не видел.

Рогов закашлялся. Куликов посмурнел лицом.

— Ты присядь, Федор! — указал на стул. Затем открыл шкап и достал из него бутылку коньяка и три стопки. Разлил по ним коричневую жидкость. — Выпьем, господа, за штабс-капитана Кошкина! До дна!

Федор повертел в руках стопку, но, решив, что от одной не опьянеет, опрокинул в рот. Следом дружно выпили капитаны.

— А теперь слушай меня, Федор, — Куликов поставил стопку. — Не ходи к Юлии. Нет ее в квартире. Сбежала с гвардейцем в Петербург.

— Да что вы говорите?! — возмутился Федор. — Быть этого не может! Она же провожать меня на станцию приезжала. Целовала, обещала ждать.

— Убежала, Федор, — буркнул Рогов. — Это правда. Ты прости нас за дурную весть. Но на то мы и друзья, чтоб об этом не молчать.

— Выпей! — Куликов вновь наполнил стопку и придвинул ее Федору. Тот взял и опрокинул в рот, не почувствовав ни вкуса, ни крепости напитка. На него накатилось отупение — будто колом по башке огрели.

— Держись, друг! — прозвучало в голове. — Понимаю, что душа болит. Я такое тоже пережил. Соберись! Ты мужчина.

— Как это произошло? — спросил Федор офицеров.

— Приезжали в Тулу два хлыща из Осененных, — начал Куликов. — Князь Вяземский и граф Васильчиков. Вроде как на стажировку в местный полк. Только больше посещали рестораны и увеселительные заведения. Тут Дворянское собрание объявило благотворительный бал. Наши жены на него пошли, да еще Юлию Сергеевну с собою потащили. Дескать, нечего скучать, раз жених в отъезде. Как я после Полину отругал! Только дело сделано. На балу Юлия Сергеевна с князем познакомилась. Нравы там свободные: раз пришел, так танцевать изволь. А потом пошло, поехало. Ресторан, гуляния в саду, пикничок на берегу реки… Вскружил князь голову твоей невесте. Из гимназии уволилась, забрала деньги в банке, села с Осененным в поезд и уехала.

— Вы откуда знаете? — спросил Федор. — Про гимназию и банк?

— Тула небольшой город, — ответил Куликов. — Не печалься, Федор! Если она сейчас сбежала, то куда бы хуже вышло, если б обвенчаться бы успел. Вот тогда — скандал. Знаю про такие случаи. Жаль смотреть на брошенных мужей. Ветренная особа твоя бывшая невеста. Променять такого жениха!

— Кто я по сравнению с князем? — вздохнул Федор.

— Сволочь он! — сказал Рогов. — Щеголь и пустышка, как многие из Осененных. Мне ль не знать? Юлия Сергеевна еще очень пожалеет, что связалась с подлецом. Прибежит обратно. Только ты не вздумай принимать. Техник это мог бы, офицеру же нельзя. Сослуживцы не поймут.

— Забудем этот грустный эпизод! — сказал Федор. Коньяк подействовал, он ощутил, как воротилось сознание и притихла боль. — Расскажите, как съездили на испытания? Я-то много говорил, ну, а вы — ни слова…

К дому Куликова они подъехали уже в вечор. Трое офицеров выбрались из коляски и, войдя в подъезд, поднялись по лестнице. Следом шел извозчик с кульками и корзиною в руках — перед тем, как ехать праздновать, друзья заглянули в лавки. В знакомой Федору гостиной их встретили жены офицеров и какая-то барышня. Всех опередили дети.

— Папа! Папа! Дядя Федор! — закричали малыши, рванувшись к ним.

Куликов, присев, обнял дочек, Рогов — сына. Федор взял у извозчика кульки со сладостями и раздал детям. В ответ был расцелован девочками. Игорь целовать его не стал, лишь поблагодарил степенно. Правда, свой кулек немедленно открыл и потащил из него конфету.

— Балуете вы их, Федор! — сказала Алевтина, подходя. — Зачем, столько принесли?

— Так ведь дети, — ответил он, разведя руками. — Так приятно видеть радостные лица.

— Ну, а нам приятно видеть вас, — сказала подошедшая Полина. — До чего же красит вас мундир! Правда, дорогая? — спросила у подруги.

— Мундир каждому к лицу, — подтвердила Алевтина. — Кстати, Федор. Ко мне в гости заглянула родственница. Позвольте я представлю вас. Варвара Николаевна Оболенская. Штабс-капитан Федор Иванович Кошкин.

— Приятно познакомиться, — щелкнул каблуками Федор. В шашке не запутался — оставил ее горничной.

— Мне тоже, — улыбнулась барышня.

Федор посмотрел на нее внимательно. Невысокая, но симпатичная. Овальное лицо с курносым носиком, большие серые глаза. Лоб высокий, упрямый подбородок. Густые волосы с рыжинкой, конопушки возле носа… Одета не богато, но со вкусом. Строгого покроя платье с рукавами до запястий и воротником под горлышко выразительно обрисовывает фигуру. Весьма достойную, к слову.

— Она тут, конечно же, случайно, — хмыкнул в голове Друг. — Мимо проходила и зашла на огонек. Быстро на замену подогнали.

— Я вас видел где-то, — произнес Федор, не обратив внимания на реплику. — А припомнить не могу.

— Приходили к нам в библиотеку, — улыбнулась Оболенская. — Я вам книги выдавала.

— Вы о сем потом поговорите, — прервала их Полина. — А сейчас прошу к столу. Кушанья остынут.

Предложение нашло отклик. Мужчины помогли дамам занять стулья, сели рядом. Федор оказался подле с Оболенской — кто бы сомневался? Потекло привычное застолье. Пили за успех господ изобретателей, офицерский чин и должность Кошкина, за прекрасных дам. Федору в который раз пришлось рассказать о бое на границе. Хоть старался говорить он кратко, опуская страшные подробности, дамы ойкали и закатывали глаза. Лишь Варвара не выказывала чувств, только пристально смотрела на рассказчика. И в глазах ее мелькало нечто непонятное — то ль восторг, то ли уважение, то ли все