КОМ-10 (Казачий Особый Механизированный, часть 10) - Ольга Войлошникова

кажет. Оба при параде, как их такое количество орденов-медалей вперёд не перекашивает?

И вот ещё вопрос. Если Сирийский мой командир, Сергей Семёнович, он-то понятно почему тут — всё ж таки театр военных действий похож, то зачем Никита Тимофеевич? Да и вообще, уживутся ли, как говорится, два медведя в одной берлоге?

Отбарабанил:

— Казачий войсковой старшина Коршунов Илья Алексеевич для прохождения боевого задания прибыл!

— Орёл! — одобрительно кивнул Никита Тимофеевич.

— Никак нет, — позволил себе улыбнуться я, — Коршун!

— Хорош, Коршун! Знакомься, — кивнул Гусев на Тетерина, — наш начальник штаба…

— О! Не переживайте, — остановил его Сергей Семёныч, — с Коршуном мы знакомы. Ещё с Сирии.

Вот оно чё! Сириец-то тут начальником штаба, и если ещё…

— Отцы-командиры, я вот прямо побаиваюсь спросить, а кладовщик у нас?..

— Выиграл! — Гусев почему-то полез в карман и вручил Тетерину сотенную андреек, не преминув спросить: — Ты откуда знал-то?

— У них с Семёнычем длинная история любви и взаимопонимания, — усмехнулся тот. — А ещё он с братаном евоным знаком.

— Непотизм в действии! Ну да ладно, лишь бы на пользу.

— О! Уверяю вас, всё будет в лучшем виде.

Я терпеливо ждал, пока отцы-командиры закончат обсуждать мою скромную персону.

А потом Тетерин вышел вперёд и гаркнул:

— Бойцы! Представляю вам командира Первого сводного отряда оборотней — его светлость Коршунова Илью Алексеевича. Как многим из вас известно, Илья Алексеич — высший белый медведь. Но не это определило его назначение к нам, а беспримерная воинская доблесть! Такшта, прошу любить и жаловать! — Он помолчал, оглядел строй. А смотрю, подтянулись бойцы, улыбки поувяли. Только что отдельные подозрительно знакомые рожи (как бы не кайерканские) лыбу тянут ещё сильнее. Хотя, казалось, куда ещё-то? Неужто надеются на то, что я в виде начальства повожать их буду? Так-то зря. Я с них похлеще атаманов спросить могу.

— Ну, Илья Алексеич, скажи от себя приветственное слово-то, — буркнул в спину Гусев, — уважь бойцов.

Пришлось внезапно ещё и речь толкать. А вот в этом-то я не очень силён. Хорошо хоть, работа учителем немного подготовила. Долго растекаться по древу не стал, в три минуты уложился.

— Приветствую вас, дорогие братцы… — взгляд споткнулся о ехидно улыбающуюся девицу с рыжими косами, ряженую, как и все, в полевую форму, — и сестрицы! К врагу в гости мы уже захаживали, и попотчевал он нас такой кашей, что теперь непременно нужно вдругорядь зайти и отдарков ему занести.

По строю прокатилась россыпь смешков.

— А если серьёзно — враг силён, беспринципен и очень хорошо подготовлен. Враг уверен в своей безнаказанности и будет использовать любые неконвенционные средства, любые подлости. К этому надо быть готовым каждую секунду. И никакой поблажки ему не давать. Потому как, если магам не в строку, а техника не вывозит — какой у нас выбор?.. — Я оглядел их ожидающие рожи. — А никакого! Надо хоть из шкуры выпрыгнуть, а победить!

28. ДРУЖБА НАРОДОВ

ШТАБНЫЕ ПЛАНЫ

Короче, день был дан этому разношёрстному образованию на обустройство, а прям назавтра, с утра, нам предстояло отправиться на боевое слаживание. Что это за зверь такой, в условиях, когда все члены отряда — оборотни, я понимал с трудом. Ну да, думаю, отцы-командиры объяснят.

А потом началось самое муторное. Мы сидели в штабном корпусе и составляли, мать их, планы. Тёрли шеи, чесали в затылках. Рожали в муках, ядрёна колупайка! Всё требовалось расписать по регламенту, да чтоб в трёх экземплярах, да ещё с заверением у безопасника, да с согласованием с представителями египетской стороны… Вышел из здания администрации через четыре часа взопревший, как конь после пахоты. Вот ей-Богу, лучше б за рычагами шагохода на боевой выход сбегал! И не спрыгнешь теперь…

Как сказал атаман Никита Тимофеевич:

— Кому, как не оборотню, этими полузверьми командовать? — потом посмотрел на меня и разъяснил со значением: — Ты не думай, Коршун, я не со зла это говорю. Просто высших тут в отряде раз-два — и обчёлся. Все остальные — просто оборотни. Кому-то в штабах пришла светлая мысль, — он с сомнением посмотрел на список личного состава, — направить в зоны с максимальной вероятностью антимагии простых оборотней. Дескать, они не подвержены шоку. А боевая подготовка у них очень даже разная…

— Так я-то?.. — попробовал возразить я.

— Вот и думай, как справляться будешь! Ты в отряде, кстати, не один такой! Вот совместно и думайте. На то вам и дано время на слаживание. А то там, — атаман кивнул куда-то в сторону, — пока обычные солдаты да пилоты без магии на шагоходах воюют.

— Как же на шагоходах? — удивился я. — А магические контуры как же? Усиления? Модули пушечные и прочее?

— А вот так, каком кверху! — сердито ответил Гусев. — С хранения сняли старые образцы техники, чтоб не сказать «старинные», чудом в переплавку не угодившие. Из музеев, с постаментов памятных… Такое. Вообще без магических потрохов. Некоторые такие уродцы, чуть не кустарные образцы, ещё на пару́! Прям как на Первой Польской, будь она неладна!

Я сразу вспомнил заслуженный Дашковский паровой дирижбандель. Кажись, он тоже мог на чистом пару, без применения магии пыхтеть? Глядишь, его тоже мобилизовали. Аппарат, в смысле. Мишке в зоне высокой концентрации антимагии делать было нечего.

Выходит, наши на всякой древней рухляди против новейших англских безмагичных шагоходов бьются! Кисловатая картина. И Хаген, поди, там, и Пушкин со Швецом. Да и батя! С пулемётом он ловок обращаться, сто пудов напросился — вот тебе и разгадка, почему никто из них с раннего ранья в госпиталь не прибёг. А я-то удивлялся! Понятно, думал, Сокола да Витгенштейна, скорее всего, на приём важного начальства кинули. А остальные где? Вот и ответ. Даже если в бой не заслали, тренируются где-то в полях на ходячих самоварах бегать.

Таких вот глубоких полон дум, шёл я к своему домику. А! Забыл рассказать, мне ж ординарца выделили. Дожился! Теперь даже сапоги самому себе невместно почистить. Командир же, не хухры-мухры. Вот этот парнишка и вёл, показывая дорогу. И, кажись, боялся он меня до судорог. А, вот это неприятное чувство, да. Пусть уважает, любит, только не боится. Потому как где-то на задворках шевельнулось:

Страх — это вкусно! – А потом, перебивая себя же: