Безудержный ураган - Данта Игнис

И воины отступились, хоть и продолжали бросать на Бойтина злые взгляды.

Прошло два дня. Ученые и вальдары облазили снаружи весь защитный купол в поисках хоть какой-то лазейки, но все без толку. Шаймор с Брусниром проверили все изнутри и тоже безрезультатно. Бруснир убедился, что им не выбраться и велел остальным возвращаться в лагерь на побережье. Вальдары пытались с ним спорить, но он приказал жестче. Не видел необходимости погибать здесь всем вместе. Им итак повезло, что столько дней к ряду на них никто не нападал. Пора перестать злоупотреблять удачей, как известно, она дама капризная. С тяжелым сердцем группа покидала Привол. Многие часто оглядывались.

Для Шаймора и Бруснира наступили тяжелые времена. Первые несколько часов после ухода отряда даже Шаймор молчал. Бруснир стал посматривать на него то ли с беспокойством, то ли с удивлением. А в карих глазах сквозил немой вопрос: «Уж не заболел ли?» Еды у них не было почти совсем. Кое-какие крохи, которые ученые принесли сюда, чтобы пообедать, не отрываясь от изучения Бреши. С водой дело обстояло немного лучше. Вальдары притащили сюда бочку, чтобы ученые могли напиться, не бегая в основной лагерь. Она осталась почти полная.

Первым делом, Бруснир плотно закрыл бочку с водой, чтобы драгоценная влага не испарялась. Хотя он и сам не понимал зачем это делает. Скорее по привычке, ведь в их ситуации не имело смысла растягивать агонию и умирать долгой и мучительной смертью от голода.

Вечером Шаймор, наконец, заговорил:

— Знаешь, я не хочу ночевать тут с тобой в полном одиночестве. Ты себя-то видел? С этими ранами на поллица и шею… Любой ворлок симпатичнее тебя выглядит.

Бруснир тихо рассмеялся. Он сидел, откинувшись на прозрачный барьер, и наблюдал за тем, как Танос скрывается за горизонтом. Лаборатория с Брешью находилась на небольшой возвышенности, и отсюда открывался потрясающий вид на разрушенный и поросший диким лесом город. В лучах заходящего светила картина представала пронзительно прекрасной, хоть и трагичной.

— Скажи спасибо, что здесь есть я, а то сидел бы наедине со скелетом на стене.

— Скелет намного красивее тебя сейчас, между прочим, — возразил Шаймор. — Если во всем искать хорошее, то тебе не придется прожить долгую жизнь, изуродованным этими кошмарными шрамами. Тебя это радует?

— Я просто в восторге, — усмехнулся Бруснир.

Через четыре дня вальдары разделили последние крохи еды.

***

Остальному отряду удалось благополучно выбраться из Привола. Пришлось правда побегать, чтобы избежать встреч с огромными толпами ворлоков, которыми буквально кишел город ближе к окраинам. Но вальдары сумели виртуозно провести группу и не привлечь внимание крупных скоплений серых тварей.

Стемнело, но они продолжали идти — всем казалось опасным разбивать лагерь вблизи Привола. Далеко за полночь остановились на ночлег. На Бойтина страшно было смотреть. Он молчал всю дорогу, осунулся и почти ничего не ел. Все давно уснули, а он все сидел и, не мигая, смотрел в костер. К нему подошел его собрат по науке, тронул за плечо:

— Да что с тобой происходит? Ты сам не свой. Заболел что ли?

— Заболел? — бросил на него полный возмущения взгляд Бойтин. — Заболел?! Нет, я не заболел! Я предал своих друзей! Предал тех, кто спасал меня не раз. Оставил их умирать в ловушке.

— Тихо, тихо, — зашипел собеседник, озираясь. — Ты чего орешь? Хочешь, чтобы нас всех поубивали? Что ты несешь? Что мы могли сделать? Мы выполнили приказ. У нас не было выбора.

— Выбор есть всегда, — отвернулся от него Бойтин. — Я выбрал быть подлой предательской тварью.

— Генерал дал нам четкие указания на этот счет. И как думаешь, что бы он с нами сделал, если бы Бруснир вернулся обратно живой и здоровенький? Станлон мужик крутой и на расправу скорый. Так что заканчивай тут плакать над своей совестью. Ты все правильно сделал и спас нам всем жизни.

— Иди ка ты спать, — печально отмахнулся от него Бойтин. — Противно видеть в тебе себя.

***

Вальдары лежали на деревянном полу, еще сохранившемся в разрушенной лаборатории. Бруснир смотрел вверх. С утра стояла пасмурная погода, и к полудню небо прорвалось буйными потоками дождя. Вода причудливыми струями стекала по прозрачному куполу, которому суждено стать их гробницей.

Шаймор же смотрел на скелет на стене, а в голове его сквозили на редкость гадкие и траурные мысли. Несмотря на то, что он не первый год вел полную опасностей жизнь, к смерти оказался не готов. Ему хотелось ныть и жаловаться вслух. Но сдержанность Бруснира, который привык скрывать эмоции, останавливала.

— Уж лучше бы меня сожрали те белобрысые богомолы, — все-таки не сдержался и заговорил Шаймор. — Это же невозможно подыхать вот так, бездарно, бесполезно, занудно.

— Как по мне, так нет особой разницы, как помирать, — отозвался Бруснир.

— Не знаю, мне все это кажется скучным. И главное, Брешь цела. Целехонька, вон, потрескивает себе и когда-нибудь освободится от этого барьера. Так что мы еще и не можем подохнуть с чувством выполненного долга.

Бруснир поморщился, но промолчал.

— И собеседник мне достался, едва ли лучше того пришпиленного бедняги, — возмутился Шаймор, слегка приподнялся и одарил Бруснира гневным взглядом.

— Не знал, что бонусом к нашей незавидной участи мне досталась обязанность развлекать тебя, — рассмеялся Бруснир.

— Поговори со мной, — попросил Шаймор. — А то я всерьез подумываю о том, чтобы сигануть в Брешь.

— Сомневаюсь, что это поможет тебе выжить.

— Я тоже, но это интереснее, чем просто напороться на меч. А расшибить себе голову об этот купол… Боюсь, сил не хватит.

— Если ты хочешь говорить о способах самоубийства, то я предпочитаю помолчать, — сказал Бруснир.

— Смотри-ка, льет, как из ведра, а у нас осталось меньше трети в бочке… — сменил тему Шаймор. — Скажи, о чем ты больше всего жалеешь?

Бруснир так долго молчал, что Шаймор уж подумал, что не дождется ответа и тяжело вздохнул.

— О том, что не поговорил с отцом перед его смертью, — неожиданно заговорил Бруснир. — О том, что оказался таким трусом и побоялся взглянуть ему в глаза. Уж лучше бы он обругал меня, обвинил в смерти матери. Все что угодно лучше, чем это незнание и тяжесть на душе от того, что отец умер в горе и одиночестве.

— Не думаю, что он в чем-либо винил тебя. У твоего отца был сын, которым можно только гордиться.

— У твоего отца тоже такой сын, но это не мешает ему ненавидеть тебя, — возразил Бруснир и усмехнулся.

Шаймор даже зарычал при мысли о батюшке.

— А я жалею, что не плюнул в лицо папашке, а только растерянно