"Фантастика 2025-163". Компиляция. Книги 1-21 - И. А. Намор

разочаровании английской молодежи в политике Британии наводит на интересные мысли. «Студенты британских университетов, – процитировал он, – стали рассуждать не о том, падет ли капитализм, а о том, когда и как это произойдет». Вы действительно считаете, что нынешний Кембридж стал рассадником коммунизма?

Вряд ли сэра Энтони действительно беспокоила эта проблема. Скорее, он просто выбрал очередную тему для дискуссии. С тем же успехом это мог быть вопрос: «Что важнее для империи: противоречия между диалектикой Маркса и эволюционизмом Спенсера или сеть магазинов „Маркс и Спенсер“. И, разумеется, это не было шуткой. В худшем случае – просто гимнастика ума, но, возможно, и нечто гораздо большее, как и случилось в клубе на прошлой неделе во время дискуссии, возникшей, казалось бы, совершенно случайно. Ведь при всей абсурдности темы – аргументы в споре должны быть настоящими – честная игра превыше всего. Похоже, в конце концов, победу одержали магазины – точно в соответствии с соображениями политического экономиста Маркса о примате бытия над сознанием и Спенсера о социальном дарвинизме».

– Все не настолько плохо, сэр Энтони. Прошу вас, обратите внимание, что я употребил в статье слово «некоторые». Но, увы, недавний кризис и беспринципность некоторых правительств показали уязвимость капиталистической системы. Боюсь, что… – Майкл подчеркнул пальцем абзац в газете, – в Кембридже, и не только в нем, уже действуют коммунистические ячейки, и только вопрос времени, когда с ними установят связь их иностранные «tovarishchy». А, учитывая, что выпускники именно этих учебных заведений пополняют состав британской администрации… – он грустно улыбнулся и развел руками.

– Несколько пессимистический взгляд на вещи, дорогой Майкл. Хотя это, скорее, забота наших коллег из Пятой Секции[6]. А дело мистера Си[7] и наше, ваше и мое – информировать правительство его величества об угрозах империи, исходящих из-за рубежа…

Майкл насторожился, похоже, сейчас он получит очередное задание.

– И вот здесь у нас возникли некоторые изменения.

– Изменения? – не дождавшись окончания паузы, задал вопрос Гринвуд. – Британия теперь подружилась с Коминтерном?

– Скажем так, – майор всегда излагал свои мысли предельно осторожно, – есть мнение, весьма обоснованное мнение, некоторых достаточно серьезных лиц, – он повернул голову в том направлении, куда удалился младший Черчилль, – что пока мы высматривали нашествие так называемых «обезьян-бабуинов», возникла опасность со стороны «гуннов».

Судя по лексикону, сэр Энтони имел беседы не только с сыном, но и с отцом, заявившим однажды, что «одержав победу над всеми гуннами – тиграми мира, я не потерплю, чтобы меня побили обезьяны», разумеется, имея в виду под «бабуинами» проклятых большевиков.

«Вероятно, – подумал Майкл, сохраняя „покер фэйс“, – они встречались, когда начались разговоры о возвращении Черчилля в правительство».

«Это стоит отметить на будущее», – решил Майкл, никогда не забывавший, что «зима близко».

– Существуют опасения, что германский канцлер Адольф Гитлер трактует термин «Возрождение Германии» слишком широко. В частности, в плане возрождения ее военной мощи. И если правительство прозевает переход количества в качество, Британия может оказаться не столько субъектом, сколько объектом европейской политики. А этого мистер Си никоим образом не хотел бы допустить.

Майор замолчал и начал неторопливо пить чай. Майкл откинулся в кресле.

– Прошу прощения, сэр, я хотел бы прямо спросить, какова будет в этой ситуации моя миссия?

– Вы, Майкл, стали великолепным журналистом. Это странно, но факт. Впрочем, факт положительный. Я думаю, мы отметим этот момент в вашем досье. – Сэр Энтони чуть кивнул, поставив чашку на стол, словно в подтверждение только что высказанной мысли.

Майкл на всякий случай «благодарно» улыбнулся, но и майор, скорее всего, не принял этот скромный жест за чистую монету.

– И редакция «Дэйли Мейл» наверняка заинтересуется вашей идеей о цикле статей по англо-голландским экономическим связям. Ну, а если во время своего пребывания в Амстердаме вы выясните кое-что, а еще лучше и не только кое-что, для нас с мистером Си о германо-голландских связях, и не только экономических, как вы понимаете, это очень нам поможет.

«Вот старый лис! Не сказал „мы были бы благодарны“! Хотя при таком-то более чем скромном финансировании, на что он как бы невзначай жалуется при каждом удобном случае…»

– Так когда вы собираетесь посетить Амстердам, дорогой Майкл? – глаза сэра Энтони неожиданно стали холодными, а взгляд – жестким. Не изменился только голос. Очень добродушный голос, можно сказать, расслабленный.

– Я планирую встретить там Новый год.

Через минуту он встал, коротко поклонился старшему собеседнику и плавно – не щеголяя офицерской выправкой, которой у него, к сожалению, не было, а лишь демонстрируя спортивность, – повернулся и направился к выходу.

В коридоре лондонского клуба «White’s» царил традиционный полумрак…

Баронесса Екатерина (Кайзерина)

Альбедиль-Николова, Прага.

24 декабря 1935 года

«Сукин сын! – От возмущения ее била нервная дрожь, но она этого, разумеется, себе позволить не могла. Не здесь, не с ним, не сейчас. – Enfoire![8] Pisser[9] гребаный!»

– Скажи, Петер… – спрашивая, она знала: сейчас ее лицо безмятежно, как небо апреля где-нибудь близ Видина, там у них с бароном было маленькое, но милое поместье, или, к примеру, в Старой Загоре, там она любила бывать весной. – Скажи, Петер, я тебе кто?

– Ты?.. – голос Петра Таблица, которого она звала на немецкий манер Петером, показался несколько обескураженным. – Ты… – Ну, нельзя же сказать ей, что она просто подстилка, и в данное время – его собственная? – Ты самая красивая женщина, которую я знаю. – Выкрутился.

– Вот как? – Кейт достала из портсигара длинную сигарету, дождалась, пока этот Pappnase[10] даст ей прикурить, выдохнула сладковатый дым и только тогда задала следующий вопрос: – Так ты извращенец, Петер? – ее голос не дрожал, а на губах – Кейт знала это наверняка – блуждала сейчас рассеянная улыбка.

– Извращенец?.. – опешил Таблиц.

– Ну, если я тебе не уличная шлюха и не сожительница, – она употребила уличное французское словечко «regulière». – И по твоим же собственным словам писаная красавица, ведь так?..

– Так…

– Остается одно – ты извращенец.

– Я тебя не понимаю, – улыбнулся ей Питер. Этот славянский жеребчик знал, не мог не знать: ей нравится его улыбка.

«Нравилась, – поправила себя Кейт. – Но больше не нравится!»

– Я тебя…

– А что здесь понимать? – сделала удивленные глаза Кейт, что обычно удавалось ей весьма убедительно. Хотелось думать, что способность эта не оставила ее и сейчас, когда от злости и обиды разрывается сердце.

– Ты завел себе грязную Luder[11] и смеешь спрашивать, почему я называю тебя извращенцем? – Взлет бровей, ирония в глазах, полуулыбка, скользящая по полным губам. – Тут уж одно из двух, Питер. – Назидательное движение руки с дымящейся сигаретой. – Или я для тебя недостаточно хороша, или ты извращенец…

– Nique ta mere!..