Артем Каменистый - Недобитый (СИ)

Кстати — не только желудок радуется жизни. Тело в целом чувствует себя почти прекрасно — с лета не ощущал ничего подобного. Правда левая рука побаливает при попытке пошевелить, а поднять ее вверх даже не пытаюсь — крокодильими слезами умоюсь. Но точно знаю — критических проблем там нет. День-два и неприятные ощущения сойдут на нет, а через месяц вряд ли смогу найти место, откуда вытаскивал стрелу — шрам рассосется бесследно. И то, что в рану наверняка попала грязь, не грозит воспалением — «черное сердце» сильнее любых бацилл. Да что там микробы — у меня даже комариные укусы не краснеют и почти не зудят.

Вот только в ногах слабость неприятная — как бы намек, что им хочется продолжать отдых, или, как минимум, продолжать путь верхом. Увы — лошадей нет, а топать надо. Не тот сезон, чтобы в лесу загорать, да и «политическая обстановка» подгоняет.

Вчера изголодавшийся и потрепанный весь день бегал, а сегодня делишки уже гораздо лучше — справлюсь.

— Сэр страж! Похлебка готова! — донеслось от костра.

Поднявшись, встряхнул пару раз мокрыми руками, потирая ладони друг от дружку направился к «столу».

— Мясо вчерашнее осталось — чуток обуглилось, когда подогревал. Недосмотрел. Кто хочет? Или выбросить?

— Даже не думай продуктами разбрасываться! Я хочу. Я все хочу.

— Это хорошо, что у вас аппетит проснулся. Значит и впрямь хворь отступила — самый верный признак.

Несмотря на то, что мое путешествие за пределы окрестностей Мальрока было переполнено неприятными впечатлениями, я в самые трудные моменты не терял остатки былой наблюдательности — запоминал все встреченное по пути. Имеющиеся карты не давали детальной картины географии долины, так что без личных впечатлений составить мнение о своих горемычных владениях я не мог. Какой же это хозяин, если не знает что где и как у него лежит?

Теперь общая картина начала вырисовываться. Судя по всему, центральные области, в районах внутри озерного ромба и прилегающих к нему, преимущественно лесистые — обширные открытые пространства там если и есть, то возникли они по вине людей: пастбища, поля, вырубки. Хороший пример — серповидная прибрежная долина владения барона Мальрока. Кое-где в ней сохранились рощицы или отдельные великаны, пережившие уничтожение лесов, но стоит пройти за гряду холмов, как попадешь в нетронутое царство деревьев.

Чем дальше отдаляешься от центра на юг и запад, приближаясь к горам, опоясывающим долину, тем скуднее становятся леса, а перед хребтами они и вовсе сходят на нет. Что на севере, точно не знаю — не бывал еще, хотя надо бы: ведь именно там располагаются свинцовые рудники, которые обязательно следует изучить; контакты с горцами; несколько общин, живущих сами по себе, что в корне неправильно — земля-то без трех лет моя, а без покорного населения она бесполезна. Конечно, наслушался рассказов, но свои глаза чужие слова не заменят.

На востоке картина схожая, разве что роль горного хребта выполняет море — на побережье приличных лесных массивов не замечал. Так себе — рощицы между холмов и по долинам речушек.

В своем путешествии к пещерной общине я пересек лесистый район, выйдя к голым холмам побережья. Затем «обострившееся воспаление мозга» погнало меня по следам стража Буониса, которые привели к отрогам Костяного хребта, подпиравшего долину с юга. Серьезных зарослей там тоже не было: кустарник на холмах и редкие деревца; но чаще камень, осыпи, горные луга.

При попытке возвратиться в замок я нарвался на рыщущих в поисках рабов демов и они меня так здорово простимулировали, что я аж бегом пересек остатки полосы безлесья и почти до вечера мчался, не выбираясь из сосняков и лиственных рощ. Ну разве что на водоразделах встречались пустоши; на особо крутых склонах осыпями и останцами выбирались камни; да внизу, у ручьев и речушек, нередки длинные узкие поляны с травой по пояс.

Но теперь и эти нечасто встречающиеся участки открытого пространства сошли на нет. Местность, по которой продвигался наш маленький отряд, язык не поворачивался назвать лесом. Даже «дремучая чаща» как-то слишком скромно для подобного излишества. Напоминает заросли гигантских секвой, но только нет туристических троп, никто не убирает упавшие ветви, не расчищает буреломы. И поросли молодой почти нет — ей света не хватает. Хотя на деревьях не осталось листвы, но внизу сумрачно, как-то давяще, сыро, даже на легком морозе остро пахнет грибами, и почти нет сомнений, что за неохватными стволами, идеально ровными колонами возносящимися к пасмурному небу, укрываются поросшие мхом лешие.

Здесь бы лесопилку и мебельную фабрику поставить — ведь три состояния нажить можно. Только не в этой жизни и не в этом мире…

Лишь сырая прошлогодняя листва под ногами — ни травы, ни кустов, ни мелких деревьев. Ничего живого не видно, разве что издали нет-нет чирикнет несмело птичка, засевшая на вершине стометрового растительного колосса. Следов тоже не видать — если и водится зверье, то на лесной подстилке оттиски лап и копыт заметить трудно.

Но трудности были лишь у меня. Спутники, даже не будучи лесовиками подобными талантливому Люку-охотнику, под ноги смотреть умели. Хоть я и прошел обучение этому делу, но было оно слишком коротким, практически без практики, и вообще — чего вы хотите от обычного обитателя современного мегаполиса? Если такой как я и заметит след, то разве что Годзиллы. Да и это возможно лишь после того, как в него свалится.

Легконогая Рыжая, ухитрявшаяся не просто все время шагать далеко впереди, но и широкие зигзаги описывать, вдруг остановилась, присела, уткнулась взглядом во что-то явно интригующее, если судить по ее глазам. Приблизившись, я не смог определить причину ее интереса: все та же обычная прелая листва и трухлявые палые ветки. Жизненный опыт подсказывал, что девушкам эти прозаичные вещи без надобности — столь пристально они способны смотреть разве что на витрину ювелирного магазина. Значит, что-то я не понимаю в происходящем… Накидываться с расспросами тоже не стал — не стоит лишний раз демонстрировать, что не настолько всевидящ, как подозревают окружающие. Зная привычки своих разговорчивых спутников, не сомневаюсь: сейчас сами все расскажут.

Так и оказалось. Тук, внимательно изучив все ту же осточертевшую гнилую листву и трухлявые ветки, попытался почесать зад, но, будучи остановлен сталью доспехов, перенес ладонь значительно выше — к носу, после чего, для начала, выдал малоинформативное:

— Эх…

Рыжая и вовсе отделалась кивком, после чего начала копаться в грязи пальцем, причем вид у нее был такой, будто выискивает там бриллиант в пятнадцать карат. Амед, присев рядом с ней, поднял совсем уж скелетированный лист, понюхал, попробовал на вкус, сплюнул, и вынес вердикт: