Игорь Николаев - Город Тьмы и Дождя

Но как бы я ко всему этому не относился, похоже, пришло время умирать...

Палец на спусковом крючке держат одни идиоты. Глинский - мой первый стрелковый наставник - часто повторял эти простые, но мудрые слова. Но мой безликий враг не идиот, он просто не очень хороший стрелок. Старый пилот перезаряжает револьвер, и в щелчках барабана я слышу свою судьбу. У меня не хватило сил отползти далеко, я затаился за полуобваленной опорной колонной из крупного кирпича. Кругом не смолкает шорох, скрежет стук - дом дышит, словно огромное животное, тяжело раненное 'копьем' упавшего самолета. Где-то осыпается старая штукатурка, доламываются ослабленные ударом перекрытия и фальш-стены. Сверху, через огромную пробоину, редким градом осыпаются битые кирпичи темно-красного, странно-вишневого цвета. Очень старые, наверное...

А плохой стрелок, который твердо намерен меня убить, заряжает по одному одиннадцатимиллиметровые патроны. У девятой модели ствол соосен с нижней каморой, а не верхней, как у нормального ливольверта. А еще он автоматический, поэтому более склонен к разного рода осечкам и неисправностям. Можно помечтать, что именно в этот раз случится осечка. А еще лучше - пистоль взорвется прямо в руках у стрелка. Было бы славно...

Но не будет.

- Это печально, если посмотреть на вещи объективно, - сообщает стрелок с пижонским автоматическим револьвером. - При других обстоятельствах все могло сложиться иначе.

Он говорит не для меня, а скорее самому себе, негромко и зло. Пилот по-прежнему в шлеме, я не вижу его лица, но отчетливо слышу голос - он гулко отдается под высокими потолками атриума или куда мы там свалились... Большой зал, похожий на бальный, с несколькими рядами колонн. Когда-то здесь, наверное, было очень красиво.

У револьверщика голос пожилого человека, но речь поставлена хорошо, даже сейчас он говорит четко и разборчиво. А меня все больше отпускает, боевая химия заканчивает свое действие. Мне уже не весело, все происходящее совсем не приключение, и скорее всего в течение ближайших пяти минут я умру. Сейчас он двинется и неминуемо увидит меня. Но даже если не двинется - я вряд ли смогу нормально дышать, когда боль в порванных ребрах станет по-настоящему невыносимой.

Боже, как легко меня сейчас убить... Или, если придерживаться трестового жаргона, перевести в разряд списанного, отработанного материала. Одной, может двумя пулями из гнусного пистоля, который оскорбляет саму природу огнестрельного оружия. И если минуту назад это казалось почти забавным, то теперь мне страшно. Очень страшно.

Господи, помоги, забери меня отсюда. Я хочу обратно, к 'ведроидным' планшетам, 'многополярному миру' и ю-тубу.

Я хочу домой...

- Жаль, - тихо говорит пожилой летчик, взводя курок - протяжный скрежет механизма отдается у меня в ушах погребальным звоном.

Он как будто не уверен, однако шаги вполне тверды. Все ближе и ближе. Хрустят под подошвами кирпичная крошка и хлопья отвалившейся краски. Я закрываю глаза. Нет смысла видеть лицо своего убийцы, тем более, если у него нет лица - почти как у Гюнтера, только вместо электронной приставки шлем с непрозрачным забралом. Кто он? Почему моей смерти так желает обычный пилот? Или это не обычный пилот?

Кто уже теперь скажет... Никто.

И он прошел мимо меня. Это невозможно, так просто не бывает! Даже в самом притянутом и сказочном кино так не получилось бы! И все-таки - случилось. Я только сейчас понял, что у него обычные глаза обычного человека, без фотоумножения, усиления сигнала и фильтрации помех. Я в густой тени, вся кровь, что все-таки пролилась из меня, осталась под броней, не оставив следов. И он прошел мимо, не заметив меня, двинулся дальше, крепко сжимая оружие в напряженных руках.

Удаляется хруст мусора под ногами пилота. Идут секунды, которые судьба в насмешку подарила мне. Даже если он меня не отыщет, если мне удастся куда-то уползти - что потом? Я не просто ранен, я изувечен. Хром отрубился по меньшей мере наполовину, а остальное скоро тоже поотключается, когда дорогостоящие параллель-элементы выработают свой короткий ресурс. Ведь подразумевается, что их можно быстро заменить в трестовой лаборатории.

Это конец, просто немного отсроченный.

Конец?

Мне невероятно больно, и все же боль странным образом оттачивает мои мысли, очищает все стороннее. Мой разум - как ампутационный нож Доктора Эла, сияющий клинок в море совершенной, невыносимой боли.

Переворачиваюсь, медленно, стараясь шуметь как можно меньше. Правая рука совсем не действует, но левая еще кое-как работает. С ногами не лучше, но я могу, по крайней мере, ползти на четвереньках. Хорошо, что я так и не собрался заменить левый глаз, он снова меня спасает. А вот видеть правым, похоже, не судьба. Боль режет каждую мышцу, обжигает нервы, ввинчивается в позвоночник раскаленными саморезами. Грудная клетка словно рассыпается на куски, кажется, что каждое ребро расщепилось, превратилось в пучок острейших костяных игл, накалывающих все новые и новые пузырьки в легких. Я слышу этот хруст, хлопки лопающихся альвеол.

Мне больно, однако боль я уже испытывал. Сейчас больнее, чем под ножом доброго доктора, однако, признаться, ненамного. Мое положение безнадежно, но и это уже было - когда я оказался на улицах агломерации, один во всей вселенной. И потом, дважды - в клубе и в лаборатории Доктора. Меня швыряли в полную безнадегу, меня пытались убить, меня резали на части. Я вынес все, я выжил.

Боль можно перетерпеть. Увечье можно пережить. Мне нужны иммуноблокаторы, но их можно достать. Скорее всего, во мне есть маячки, но тут уж ничего не поделать. Вероятно они вообще сожжены электроминой, а кроме того мы на чужой территории, в 'красной' зоне.

Все дальше и дальше от проклятого самолета, во тьму брошенного дома. Пусть я там и сдохну, но это будет мой выбор, я не стану ждать пули от доброго пилота. Больно, безумно больно, но болью меня не удивить. Этой вселенной вообще нечем удивить меня. Я видел мир со всех сторон, от трущоб мегаполисов до сияющих вершин. Я дорого заплатил за то, чтобы стать его частью, научиться жить по его правилам. Этот мир может меня убить, но я умру, не валяясь на куче мусора, а схватив его за глотку, сжимая до последнего вздоха.

Ищи меня, броди с револьвером в руках по старому дому, среди призраков и пыли.

Я выживу.

Я вернусь.

Я найду тебя.

Конец