Никита Аверин - Крым-2. Остров Головорезов

Подземный ход и раньше, наверное, был замаскирован, а теперь все вокруг густо заросло кустами, и различить, куда лезть, стало и вовсе невозможно. Если бы Телеграф не знал наверняка, никто бы не подумал, что нужная им постройка — капитальный, пусть и по­косившийся, сортир, типичная такая будка, некогда беленая, с ко­сой плоской крышей и кривой дверкой.

— Я же туфли запачкаю, — с тоской произнес Ренькас.

Слова его вызвали всеобщее одобрение и осуждение такого вхо­да в подземелье.

— Спокойно, — веско сказал Телеграф, — только спокойно. Там ничего такого нет, и никогда не было. Маскировка, не маленькие, должны же понимать!

Он распахнул присохшую, скрипящую дверь сортира. Внутри обнаружилось ожидаемое отверстие прямо в бетонном, растре­скавшемся полу. Бандеролька прикинула: никто из них, даже Зя­блик, в него пройти не могли, не говоря уже о носилках с Поштой.

На немой вопрос Бандерольки ответил Телеграф: нажал на не­заметную, укрытую паутиной, выпуклость на стене. Пол начал плавно подниматься, хорошо, что все стояли снаружи. Наконец, образовался люк, достаточный, чтобы туда прошли все, и косые лучи заходящего солнца высветили земляную, но утоптанную лестницу в подземелье.

— Спускаемся, — распорядился Телеграф, — освещения внутри нет, поэтому первый и последний подсвечивают фонариками, остальные ориентируются...

Зяблик тихо фыркнула и спросила:

— Ловушек много?

— Достаточно. Я не все знаю, поэтому пойду вперед.

— Нет, поэтому я пойду вперед. Я выросла в каменоломнях под Керчью.

Не слушая возражений, она скользнула во тьму, и там затепли­ла фонарик — не «динамку», принесенную в каменоломню Банде­ролькой, а самый обычный, с тусклой оранжевой лампочкой. Бан­деролька не смогла бы ориентироваться по этому свету даже в ночной степи. Следом спустился Ренькас, за ним — Стас с Воловиком, потом — Телеграф, Кайсанбек Аланович и сама Бандеролька. Она очень хотела бы идти рядом с носилками, но узкий проход не по­зволял. Бандеролька по команде Телеграфа захлопнула за собой люк, и стало совсем темно. У нее как раз была «динамка», и под ноги впереди идущим лег подрагивающий, но яркий луч света.

В подземелье было влажно и пахло землей, с потолка (метра два) свисали корни растений, похожие на мочало. Дыхание выры­валось белыми облачками.

—  Далеко? — спросил Стас.

—  Нет. За час доковыляем.

Тут внимание Бандерольки, уставшей от душевных терзаний, снова рассеялось. Ей казалось, они вечно шагают по коридору. Пе­риодически приходилось обходить ямы, прижавшись спиной к стене, по узкому — в стопу шириной — перешейку. Изредка из бо­ковых ответвлений веяло холодом, и Зяблик поясняла: коридоры заканчиваются колодцами. Основной ход изгибался и заворажи­вал, одинаковый, монотонный. Иди Бандеролька первой — утра­тила бы бдительность, сорвалась. Потянуло гарью.

—  Мы под лагерем осаждающих, — пояснила Зяблик, — тут вен­тиляция, иначе мы задохнулись бы. Осталось немного.

Пол пошел под уклон, ход теперь пролегал ниже — наверное, под стеной Цитадели. Тишина подземелья по-прежнему наруша­лась только хриплым дыханием: Стасу и Воловику было тяжело. Сделали короткий привал, доктор проверил состояние Пошта — без изменений.

Потом пол постепенно начал идти вверх. Телеграф отдал при­каз: всем молчать. Неизвестно, стоит еще Цитадель Джанкой, или же враг взял ее.

Передислоцировались: доктор остался с раненым, носилки опу­стили на землю. Воловик, Ренькас и Телеграф выступили вперед, готовые драться. Бандеролька и Зяблик шли за ними. Медленно поднялась крышка люка, квадратная, как и предыдущая, и Ренькас отчетливо произнес:

— Ой, блин.

Кто-то, свесив лобастую голову, всматривался в подземелье. Прошел миг, прежде чем листоноши узнали Одина, коня Пошты. Он фыркал, принюхивался и тихо ржал, учуяв хозяина.

На складе было пусто: никого, и все ценное вынесли. Естествен­но, ведь вооружали всех листонош, от мала до велика. Один пере­минался на всех своих восьми ногах, фыркая и изредка издавая короткое тихое ржание. Когда Пошту подняли наверх, в озарен­ную пожарами темноту, конь сунулся к носилкам и лизнул хозяи­на в лицо. Бандеролька немного испугалась: язык у коня был шер­шавый, как терка. Но Пошта вдруг вздрогнул и открыл глаза.

—  Один, — слабо сказал он, — дружище.

Бандерольку швырнуло вперед, к Поште. Она упала на колени, погладила пальцами его щеку — горячую щеку лихорадочного больного.

—  Как же ты нас напугал! С тобой все в порядке?

—  Нет, — четко, но по-прежнему тихо ответил Пошта. — Про­сти, дружище, я умираю.

Повисла неловкая и гнетущая тишина. Заплакала Зяблик. Но для Бандерольки в пустом помещении склада были только они с Поштой.

—  Ты не умираешь! Сейчас мы пойдем в хирургию, и доктор тебя заштопает!

—  У меня повреждены внутренности. И контузия. Кажется, ни­чем мне скальпель не поможет.

—  Но ты пришел в себя!

—  Это перед смертью.

Оттеснив Бандерольку, к больному придвинулся доктор Стас. Ощупал, задал несколько вопросов, и отошел, бессильно опустив могучие руки.

«Все», — поняла Бандеролька. Пошта прав. Ничем ему не по­можешь. Но нельзя же сдаться, нельзя же просто уйти и похоро­нить его?!

—  Бандеролька, — позвал Пошта, — Телеграф.

Листоноши приблизились.

—  Я пока что в сознании. Недолго осталось, но я пришел в себя. Бандеролька, командование — на тебе. Прости, Телеграф.

—  Да что уж. Я — просто исполнитель. Я-то знаю.

—  Так вот. Пойдите посмотрите, что происходит. Мы в арсена­ле? В цитадели?

—  Да, — хором ответили они.

—  Со мной оставьте Одина и доктора — на всякий случай.

Бандеролька отвернулась.

—  У меня есть морфин, — шепнул доктор Стас, — если что...

—  Рано, — отрезала Бандеролька. — Ты не слышал? Вы с Оди­ном остаетесь здесь, мы идем на разведку.

Пошта прикрыл глаза. Отряд осторожно придвинулся к две­рям — мимо опустевших полок, под потухшими лампами. Банде­ролька распахнула створку.

Цитадель горела, но еще держалась.

Отсветы горящих зданий лежали на улицах, повсюду суетились листоноши, где-то плакал ребенок. Слышны были взрывы и вы­стрелы, отрывочные команды.

«Они же осиротели, — поняла Бандеролька. — Как все мы. Фи­лателист и Штемпель мертвы, командование никому не передано. Как сказал Пошта? Командование на тебе, Бандеролька. Действуй».

Отодвинув спутников, она вышла наружу. Ренькас, молчали­вый и смертоносный, держался за левым плечом. Кто-то заметил Бандерольку. Это был Контейнер, заведующий складом.

—  Бандеролька! — поразился он и опустил короткий автомат.

—  Я, — согласилась она, — и мои друзья. Филателист мертв. Принимаю командование Цитаделью. Доложить обстановку.

—  Контейнер, кроме прочего числившийся при Филателисте на­чальником службы безопасности, весь подобрался, даже щеки втя­нул. Из квадратного он сделался параллелепипедным.

— Докладываю! Цитадель штурмуют превосходящие силы про­тивника! Джанкой пока что держится, но часы наши сочтены! Противник собирается применить метательное оружие! У них есть гранаты и зажигательные смеси! От разведчиков доходят слухи о напалме! Листоношам остается только погибнуть с честью...

— Отставить, — приказала Бандеролька. — Проводи нас на стену.

Пригибаясь и шарахаясь от снарядов и пуль, грозящих на из­лете достать листонош, они пробрались на стену. Оборона пока держалась, но противник и правда численно превосходил защит­ников цитадели. Неприятно удивило Бандерольку то, что насту­плением командовал кто-то один. Кто — она не могла понять. Ве­роятные лидеры — Сургуч и Рыжехвост, были убиты.

Значит, за войной против листонош стоял кто-то еще.

Кто-то по-настоящему умный и хитрый, облеченный достаточ­ной властью и любимый народами Крыма. Кто-то, сумевший напра­вить недовольство жизнью против «врага» — против листонош.

Его не было видно, но рука его чувствовалась во всем: в слажен­ных действиях, в тактике и стратегии, в грамотном применении оружия.

«Не выстоять, — поняла Бандеролька. — Никак. Не нашими си­лами».

Она вспомнила про собственный план отступления, про то, что паром Олега Игоревича должен ждать листонош совсем недалеко.

Но — как отступать? Снять со стен защитников? Тогда орда проломит линию обороны и все погибнут. Оставить кого-то? Это несправедливо, пусть каждый листоноша готов погибнуть за со­родичей.

— Собирайте архив, — скомандовала Бандеролька Контейне­ру. — пакуйте в ящики. Кайсанбек Аланович подскажет, что брать. А вы назначьте помощников из толковых, но которым не место на стене.

По мере того, как на степь опускалась тьма, все ярче разгора­лись огни костров и отсветы пожарищ. Бандеролька чувствовала, как жар гибнущей в лихорадке цивилизации опаляет ее лицо.